Князь крымский, и прочая, прочая... | страница 41
-Зовут тебя как?
-Петька…
Я достал рубль и подал пострадавшему подмастерье. Мальчишка вытер слезы, с достоинством взял деньги и поклонился.
-Спасибочки барин…
-Господа, пап – ра – шу-у разойтись…
Ага, вот теперь пожаловала доблестная местная полиция. Быстро, однако. За углом дома, что ли прятались? Двое крепких полицейских пробились через большую толпу зевак. Восторженные зрители им уже рассказали во всех деталях о возникшем конфликте. Разумеется, преувеличивали безбожно. Если верить свидетелям, только что у них перед глазами разыгралась эпическая битва за звание первой печатки мира. Я представился и подтвердил избиение подмастерья иноземным кучером.
-Славно вы его приложили, ваша светлость. Михель кучер из австрийского посольства. Эту шельму давно знаем. Препротивный тип. Пользуется мерзавец, что согласно закону за его проделки нельзя в кутузку отправить. Была бы моя воля, я бы ему ребра пересчитал, - сказал один из полицейских, – стан у нас, слава Богу тихий, только этот вражина любит над обывателем, который сдачи не даст, покуражится…
Встревоженный Егор подъехал на карете, и мы направились домой. Все же прогулка моя в этом новом мире явно удалась. Я довольный запел песню – мы русские, с нами Бог! Когда вернулись во дворец, Егор, ясное дело, рассказал о «мортале комбат» все насельникам. Опять же украсил битву титанов многочисленными деталями и фантазиями. Когда количество адреналина в моей крови пришло в норму, я начал задумываться о последствиях избиения заморского гражданина. Было понятно, что мое доброе и благое дело без мерзких последствий не останется. Вскоре прискакал фельдъегерь и принес пакет о приглашении на Государственный Совет. Я же входил в него, и в тесном кругу обсуждали все важные вопросы империи и международных событий.
Через неделю я должен быть в Царском Селе при всех своих регалиях. Тоска смертная. Я уже отправил Государю весьма подробный отчет о переговорах с турецким султаном, и прочими лицами. Добавить мне уже было нечего. Николай первый продолжал считать, что Турция в этот раз смягчит свою позицию и пойдет на уступки в Балканском вопросе, и существенно снизит давление на православных христиан. То, что западные страны усиленно толкают султана к войне с нами, он близко не принимает. Император в своих идеалистических заблуждениях наивно полагал, будто в защите христианских ценностей европейские страны проявят хотя бы понимание. Дескать, они же тоже христианские, хотя и другой ветви. В политике же никаких иллюзий быть не должно. Иначе плакать потом горькими слезами придется.