Мы привели здесь лишь несколько особенно типичных произведений. В наши задачи не входит ни перечисление наиболее ценных произведений антифашистской литературы, ни эстетическая оценка книг, упомянутых здесь. Дело в историко-социальной оценке важных литературных явлений, в характеристике линий идеологического развития протеста против гитлеровского варварства со стороны лучших немцев, в которых еще жива совесть немецкого народа.
В литературных произведениях, написанных после захвата власти Гитлером, даже, если тематически они относятся к предшествующему периоду, проявляются две важные новые черты. Во-первых, и на это мы уже указывали, сопротивление злу и мраку характеризуется в них не только с человеческой, но и с политической и социальной точки зрения. И вследствие того, что сопротивление это, казавшееся содержательным в плане абстрактных идей, на практике обнаружило свою несостоятельность, — в литературе возникает серьезная и глубокая критика дофашистской борьбы с реакцией, суровая самокритика лучшей части антифашистской интеллигенции, историческая критика развития Германии.
Во-вторых, начинают конкретизироваться и поиски выхода. «Волшебная гора» Томаса Манна еще могла быть написана в плане чистой идеологии; борьба между светом и мраком, между прогрессом и реакцией могла там разыгрываться в эмпиреях отвлеченных идей. При таком методе Томасу Манну удалось добиться исключительной силы своего произведения, глубоко продуманной справедливости при изображении и оценке борющихся идеологических тенденций, олицетворенных в образах Нафта и Сеттембрини.
Томас Манн показывает, с одной стороны, тот духовно-моральный соблазн, который кроется в демагогически-реакционном, выродившемся, романтическом антикапитализме, кое в чем правильно критикующем современную общественную жизнь. Это объясняет, как и почему могли заразиться этой идеологией даже умственно и нравственно высоко стоящие люди.
С другой стороны, это описание дополняется таким же тонким и справедливым раскрытием современной буржуазно-демократической идеологии, объясняющим, почему у нее нет сил так увлечь лучших людей эпохи, как в свое время удалось революционной демократии.
В романах послегитлеровского периода мы видим другие стороны демократического и социального сопротивления, «видим честные, но тщетные поиски, нащупывание правильного выхода в условиях, мало благоприятных для развития истинно демократической идеологии. Поэтому то позитивное, что здесь изображают Бехер и Цвейг, имеет большую поэтическую и историческую ценность. В особенности потому, что они, опять-таки исторически и поэтически правильно, показывают, как медленно и противоречиво, продвигаясь вперед и снова отступая, проникало стремление к свободе в лучшую часть немецкой интеллигенции.
