В пытошном каземате заплечных дел мастера готовились к работе. В подземелье стоял смрад, пылал горн, на нём калилось железо, на таганах кипела в котлах вода. Один из катов, увидев боярина Фёдора, улыбнулся ему, приветливо кивнул головой. Князь знал этого ката. Звали его Лучка, по прозвищу Тетеря. Ещё при Иване Грозном, когда Лучка только встал к своему ремеслу, его изловили тати, коих он порол кнутом, избили изрядно и лишили языка. Малюта Скуратов сказал Лучке, когда тот пожаловался на татей: «Ты есть тетеря. Потому и потерял язык». С той поры, а миновало сему лет тридцать, Лучка слыл самым жестоким палачом во всей Руси. Один демонский вид Лучки приводил его подопечных в смертельный ужас.
Тут же, в пытошной, у стола со свечой сидел ещё один не менее жестокий человек, боярин Семён Годунов. Хотя всем видом своим он был похож на благообразного пожилого россиянина с окладистой бородой, но нутро его выдавали узкие, чёрные и хищные глаза. Он заведомо ненавидел всех, кого приводили в пытошные казематы, как кровных своих врагов. Боярина Фёдора он сразу же словно хлыстом ударил, крикнул ему в лицо:
— На колени, тать!
Но Фёдор Романов был уже не тот, подавленный навалившейся на него бедой человек, каким чувствовал себя в первый день пребывания в тюрьме. Дух его окреп, и пред боярином Годуновым стоял истинно русский князь, гордый и несгибаемый. Он лишь спросил боярина:
— Видишь ли ты свою судьбу, выкормыш Малюты Скуратова?
И прозвучал сей вопрос так неожиданно, что боярин Семён опешил. Знал он, что Фёдор Романов якшался с ведунами-чародеями и мог ведать о роковом пороге любого смертного. И вздрогнул многажды свершавший злодеяния первый палач России. Но страх всегда пробуждал в Семёне Годунове слепую ярость, и он ещё громче крикнул:
— На колени, тать!!
Князь Фёдор продолжал стоять. Семён сделал знак Тетере, тот вмиг подскочил к князю и ударил его ногой в подколенья, и князь Фёдор упал. Тетеря придавил его за плечи к каменному полу. Но Фёдор не смирился с насилием. В свои сорок шесть лет он был ещё достаточно силён и не уступил Лучке. Он скинул руки палача с плеч и встал.
— Не смей прикасаться ко мне, кат! — крикнул он Лучке. И так же властно, словно отдавая повеление, сказал боярину Семёну: — Зачем достоинство боярина порочишь? Сам и пытай!
Боярин Семён не смотрел на князя. Он поднял руку и сказал Лучке:
— Ладно, Тетеря, мы ещё лишим спеси сего татя. Иди к делу.
Лучка медленно, словно медведь переваливаясь с ноги на ногу, ушёл в другой каземат, и в сей же миг оттуда донёсся нечеловеческий крик. Палач как перешагнул через порог в пытошную, так схватил раскалённый шкворень из огня и ткнул в спину привязанному к столбу страдальцу. Этим страдальцем был дворовый человек Романовых по имени Глеб. Лучка прижёг спину в новом месте, и Глеб заорал ещё истошнее. В эту минуту боярин Семён ввёл Фёдора Романова во второй каземат и сказал ему:
