Её коллега, Дебби, вошла именно в этот момент, чтобы взять из своей сумки и проглотить, не запивая водой аспирин, в надежде, что проклятая головная боль пройдет, и обнаружила Пенни, которая скрывалась как кошка в коробке.
— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Там сумасшедший дом и сейчас не время для отдыха.
— Сейчас приду, — пробормотала Пенни, подглядывая из-за двери на Гранта.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего, все в порядке.
— Тогда поторопись, что за бредовые выходки.
Пенни кивнула и поднялась. Совершить побег было бы непродуктивно. Убегает добыча. Она не хотела ни чувствовать себя добычей, ни дать ему понять, что боится его. Хотя напугана она была до смерти. Её переполнял ползущий и тягучий страх, горячий и солёный. Страх, делающий её ноги тяжёлыми, а руки ватными.
Однако она вышла из комнаты и вернулась в бар. Грант всё ещё был там, он не сдвинулся ни на йоту, несмотря на осаду возбуждённой толпы. Его Кровавая Мэри стояла не тронутая, насыщенно красная, подобно крови, которую он желал высосать из неё. Пенни увидела как он, сладострастно облизал жёлтую соломинку, а затем провёл языком по губам. Она отвела взгляд, чувствуя отвращение.
Несколько часов подряд она пыталась игнорировать его присутствие. Грант отошёл от барной стойки, но всё ещё находился в зале, расположившись за столиком и заказав закуски, к которым, она могла сказать с уверенностью, не прикоснулся. Он сделал заказ лишь для того, чтобы оправдать своё присутствие в баре. Сидя в одиночестве, он обращал на себя внимание, потому что был красив, хорошо одет и не выглядел прогнившим как яблоко, изъеденное изнутри червями. Он завёл разговоры с парой девушек, но Пенни понимала, что он находился здесь ради неё. Грант оставался до самого закрытия, пока бар не начал пустеть. Неожиданно быстро, заведение осталось без посетителей и Дебби, командующая персоналом благодаря своей интрижке с хозяином, приказала Пенни отнести счёта паре клиентов.
— Не можешь отнести ты? — попробовала увернуться Пенни.
— Слушай детка, я работаю с шести часов, несмотря на сильную головную боль, которая никак не проходит. Ты работала, не выходя из-за барной стойки. Так что теперь пошевели своей задницей и отдай счета тем, кому я сказала.
— Есть один человек, который мне докучает...
— Не говори чушь. Я сразу же замечаю, когда кто-то домогается к работающим здесь девушкам. Никто к тебе не пристаёт. Ты параноик.
В самом деле, что она могла сказать? Что прекрасный парень, улыбаясь, наблюдал за ней весь вечер? Какое преступление этим он совершил? Она понимала, была уверенна, что эта улыбка приравнивается к непристойному обещанию, молчаливому способу сказать:
