Ее твердые с задравшимися кверху крохотными сосочками груди смотрелись вызывающе.
Это была одна из жен шейха Иссы; лет ей было, конечно, не больше восемнадцати, что у нас непременно сделало бы ее престарелого супруга нелепым, но здесь, в этом первобытном окружении, где я забывал о нашем чересчур древнем мире, мне не показалось, что шейх выглядит смешно.
На циновку, сплетенную из пальмовых листьев в виде красно-черного орнамента, она поставила перед нами миски с верблюжьим молоком, лепешки из проса и свежие финики.
Обменявшись с ним общими фразами, я объяснил шейху Иссе, что привело меня к нему. На мгновение он задумался, а потом, посмотрев на меня и странно улыбнувшись, сказал:
— Тебя привел Аллах, не сомневайся в этом, ибо его воля заключается в том, чтобы расстроить коварные замыслы твоего вали… Этой ночью я жду прибытия трех очень дорогих девственниц, которых имам уже давно хочет получить для своего гарема в Сане. Эти девушки родом из страны Арси, они галла, которые не принадлежат к расе рабов; поэтому они не совсем пленницы, и одна из них, возможно, станет его фавориткой. Зарука, которую ты видел на пляже, должна забрать их и направиться в Мокку, но если ты хочешь, мы поплывем на твоем корабле…
Я молчал: это предложение поставило меня в довольно затруднительное положение. Перевозить гашиш и даже кокаин — это всего-навсего контрабанда, и я сознавал все ее возможные последствия, но доставка на корабле рабов, хотя бы только трех, грозила куда более серьезными неприятностями. Я выступил бы тогда в роли торговца «живым товаром», а времена уже были не те, когда «эбеновое дерево»[4] запросто вносилось в таможенные манифесты.
Какую неожиданную радость я доставлю губернатору Шапон-Бессаку, если ему удастся уличить меня в подобном преступлении!
Я написал «преступление», но я не считал преступной торговлю рабами в том виде, в каком она осуществлялась и осуществляется до сих пор в Эфиопии; я слишком хорошо знал, что речь больше не идет о людях, захваченных в результате разбоя и насилия, но мне было отвратительно становиться соучастником покушения на свободу человеческой личности. Я представлял, какая безотчетная тоска по родной земле охватывает этих дикарей: они вспоминают джунгли, где бродят кочевые стада, лесные дебри, миражи пустынь… Мне кажется, что я чувствую эту ностальгию в животных, живущих в неволе, среди жалких декораций зоопарка, когда они глядят своими грустными глазами, как бы не видя ее, на толпу, которую забавляет их горькая доля.
