Хотя Уильям Берроуз делал еще лучше - пулял по коврам из карабина, потом просто смотрел.
17.01
Этот текст мы можем назвать «лики». Правда, фразы «текст мы назовем» напоминают стиль Александра Ильянена и сильно отходят от Берроуза. Ладно, наплевать. Все там будем. Смотрю на кладбищенские молитвенные ковры, именуемые «мезарлык». Смотрю на вазоны на подоконнике. Смотрю на крынки молока. «Тебя и меня любит земля, не отличимая от дождя...». «Отлично!» - прибавляет Майтрейя.
Лик Саши Погребинского. Он жил в Одессе напротив места, которое называли «биржа». Там по вечерам собирались люди, желавшие обменять квартиру. Лик Димы Булычева со школьной фотографии, смотрящего смежив глаза. Возможно, он смотрит в тот научно-фантастический роман о самозарождении жизни, который мы с ним собирались написать.
Так, мало-помалу мы спортретируем их всех, один за другим. Мы никогда не соберем их всех, один за другим. Пробирки, колени. «Стремление всенепременно подбирать предметы воедино есть занятие невежд. Гораздо лучше, если они разрознены», - пишет Кэнко-Хоси. Конечно, отдать дань семидесятым. Журнал «Химия и жизнь». Академик Опарин смотрит, наблюдает самозарождение жизни, из опарышей. В собственной ванной, санузел совмещенный. Надо обменять эту квартиру на взмахи орла - не оставляющие следа в небе.
Смотришь, сосед, твой сосед, за углом убьет. Лики, рожи = роли. Как берданка = Бердянск, родина Кабакова. А моя родина - Одесса. Не одно ль и то же? Другой ансамбль ликов. И голодное отчаянье, одиночество, цепляешься за свой собственный взгляд. Люди, уцеплюсь ли я в конце концов за ваши сердца Данко?! За ваши обезьяны Бога.
Раскинулось море широко, и звезды бушуют вдали. Бесшумные взмахи совы.
Это же понятно. Мы - бамбук, муравьи, биберы. И нет никакого белого, которое могло бы обозревать все это. Никакой Альбины в углах. Мы сами обозреваем.
Пишет Чехов в книге «Тщеславие, тщеславие, тщеславие, импульс»: «почти как неудавшаяся шутка». Осаждающаяся изморозь родительства.
Парок. Хотя так смело, отважно катит она по Андам коляску со своим ребенком. Парнок. Мне нравятся крючки, швейные машинки, и тут же распрямление по Андам. И то, что пафос в мире существует - даже если мы не знаем, где его найти.
18.01
Степень непокорства. Что бы там ни было, я считаю Ануфриева и Бренера настоящими художниками - они непокорные люди. Монастырский тоже когда-то был непокорным, это особое, улыбчатое, снежное непокорство электричек, полей, пурги между хрущевскими домами.
