Моабитские хроники | страница 34

11.09

Сделал картину «Исцеление радостью», получилось хорошо. Там такой лик болезненный, несчастный, филоновский, а на лоб ему, как мокрое полотенце, возложено радужное ЛГБТ полотнище.

12.09

«Дожди в этой местности Новой Гвинеи бывают так обильны, что после двухдневного ливня поверхность залива Тритон покрывается слоем пресной воды, столь значительным, что воду эту можно черпать сосудами и употреблять в питье и пищу».

«В Брисбене мне удалось заняться в высшей степени интересной работой - сравнительной анатомией мозга представителей австралийской, меланезийской, малайской и монгольской рас. Я воспользовался для этого казнью нескольких преступников, получив предварительно от колонии Квинсленд разрешение исследовать мозги повешенных, которые я мог вынимать из черепа непосредственно после смерти и делать с них фотографии, как только они достаточно отвердевали в растворе хромистого калия и спирта...».

(Из дневников Миклухо-Маклая)

13.09

Сидели с Сабиной в кафе, болтали. Уже вышли, я провожал ее до метро, вдруг она говорит, что в Петербурге умер поэт - «очень культурный», «известный», «ты его знаешь». Я с испугом: «Соснора?!». «Нет, не Соснора». Тут я с облегчением стал балагурить, что больше никого не знаю, пока она не припомнила: «Да нет, знаешь - Дра-гомощенко!». Тьфу ты, черт! Как жалко!

Все больше твое творчество начинает совпадать с уходом друзей, становится соприродно их памяти. И только линия здесь может спасти от страха смерти и быть им данью, идти вдоль линии, вырисовывать - абрисы гор, волн, исчезающие лица.

На этом фоне смешны опасения, будто не так намалевано.

(Несколько дней спустя я закончил очередную картину. Может быть, самую удачную за последние годы. Во всяком случае, мне она очень нравится. Там контур лица среди кружков полузатертый с какими-то странными орнаментальными мазками на щеках. К Драгомощенко она прямого отношения не имеет, но все же я назвал ее в его честь - «Памяти Аркадия»).

14.09

Взял в библиотеке каталоги итальянцев - Кукки, Киа, Клементе. Самое слабое, но одновременно же и самое интересное, загадочное в их работах - необязательность. Почему он изобразил здесь именно это, а не что-то другое. Как будто стоишь перед миром с тысячью окнами, но для тебя открыты только несколько из них. Да, я знаю, это можно отнести к любой картине, если она не сделана на заказ. И все же такое недоумение у меня почему-то возникает только перед картинами итальянских «трансавангардистов».