— Бедняга, — сказал человек в белом халате. — Уже который год он думает, что гибнет в пожаре.
— Спаси, Господи, — перекрестился второй. — Человек каждый день просыпается в аду.
В тот день, когда разноцветная публика, туда-сюда снующая мимо тебя, ещё раз покажет, что ты не там, не в их празднике, в тот день, когда зима в весну пытается выплакать то, что ещё не успела, ты вдруг слышишь какой-то треск. Ты начинаешь оглядываться вокруг — не дерево ли падает, не дом ли рушится, и вдруг понимаешь — ломаешься ты. Это ты сам перестаёшь быть единым целым, это ты распадаешься на миллиарды стонущих осколков. Это всё ты. Сначала ты хватаешься за воздух, чтобы не упасть, открываешь рот, будто рыба, выброшенная на берег, но довольно скоро приходит осознание — всё. Ты мёртв. Тебе всё равно. Лишь только ноги устало и с болью перебирают неровности асфальта, чтобы донести тело до места назначения.
Ненужное пустое тело в ненужном пустом мире. Ты смутно догадываешься, что в тебе ещё есть какие-то тлеющие осколки тебя самого, которые пытаются доказать тебе, что ты есть. Показывают синее небо, пение птиц, разноцветную толпу, но… Но тебе всё равно. Равнодушно смотришь на часы: «До физической смерти осталось…» Но уже не болит.
Всё умерло, умер ты. И самая несправедливость в этом пустом мире в «до физической смерти осталось…»
Метровые истории. Вагон примадонн
(Случай из жизни)
В последнее время, по множеству обстоятельств, мне часто приходится ездить на метро. В принципе, мероприятие не приносит какого-то дискомфорта, потому как направление не загружено (так думал до сегодняшнего дня). Сидишь такой себе, книжечку читаешь. Сегодня у книжечки села батарейка, в интернете село настроение, сел и я на людей посмотреть. Обвожу взглядом публику присутствующую — ой, как много людей. Тем лучше, думаю. Есть кого рассматривать. Тут взгляд мой привлекает нависшая надо мной тень. Поднимаю глаза. Наверное, девушка. Наверное, девушка — великолепный художник. Ну, по крайней мере, брови чёрным фломастером на весь лоб нарисованы мастерски. Из-под шапочки а-ля растаман на плечи ниспадают оранжевые волосы. Опускаю голову вниз: штаны а-ля бойфренд, ботинки а-ля «люблю военных», под расстёгнутой курткой толстовка: «Не твоя». Я наконец решаюсь взглянуть в глаза. В щёлочках, толсто обрисованных тем же фломастером, читается искреннее недоумение: как ей, красоте такой великой, место не уступит вот этот вот урод, что битые десять минут любуется её красотой, положив свою челюсть на коленки. Дыхнув на меня ароматом пепельницы, это чудо произносит:
