Старый рыбак. (Рассудительно.) Можно и в лес попробовать. Да вот, думаю, не выйдет: не отпустят. Гляди, скольких мы перебили.
Ула. Стало быть, нападаем?
Старый рыбак. (Юмористически.) Ишь какая боевитая. (Струсившему рыбаку.) Учись, селёдка!
Струсивший рыбак. (Злобно.) Да иди ты!
Старый рыбак замечает, что у одного лучника закончились стрелы и он уже второй раз лезет в колчан товарища.
Старый рыбак. (Подбирая под себя ноги.) Давай, рыбари! Сейчас или никогда.
Все вскакивают и с нечленораздельным криком бегут на лучников. Ула вскакивает чуть ли не после дней и, отобрав на бегу топорик у струсившего рыбака (который, естественно, остался лежать в укрытии), устремляется вслед за сельчанами. Ее крик сливается с криком остальных.
Видно, что многоликие не ожидают такого, — один неуверенно пятится, другой орет что-то, наверное, зовет подмогу, еще один — никак не может попасть «пяткой» стрелы на тетиву. Но есть и те, кто не теряется, — в рыбаков летят стрелы, многие падают, пронзенные.
И тут рыбаки резко замедляются — как будто с неба на них опрокинули гигантский чан невидимой глазу патоки. Воздух вокруг них становится каким-то вязким, тягучим, двигаться получается с трудом, как в детском кошмаре. Победоносный крик рыбаков постепенно чахнет и делается похожим на мучительный стон.
Многоликие торжествуют. Отложив луки, они вынимают из ножен изогнутые костяные кинжалы и уверенно идут к рыбакам. В отличие от рыбаков, на них колдовство не действует.
Расширенными от ужаса глазами наблюдая за приближающимися многоликими, Ула отчаянно дергается, но невидимая патока не отпускает. Девушке даже не удается опустить поднятую руку, держащую топорик.
Многоликие убивают заколдованных рыбаков одного за другим. Рожи их гнусно-веселы. Беспомощные рыбаки заунывно стонут. Когда к очередному несчастному приближается дикарь, он изо всех дергается, преодолевая чудовищное сопротивление, как в илистом болоте, затем кинжал пронзает плоть, и стон на миг снова становится криком, только на сей раз криком боли, — рыбак сразу же затихает, глаза его мутнеют, теряют блеск, и безжизненное тело, окончательно обмякнув, начинает медленно оседать.
Убивают даже струсившего рыбака, который, увидев, что стало с его товарищами, пытается уползти. Но нет, не получается, его немедленно обнаруживают, настигают и приканчивают. Перед смертью он громко умоляет о пощаде.
Вскоре в живых остается только Ула, Йоварс и еще один рыбак, тоже подросток. Многоликие почему-то не трогают их. Ула с трудом косится на Йоварса. Он тоже ничего не понимает.
