Андрей вздрогнул от неожиданности вопроса.
--У Гегеля?
--Ну да, у Гегеля, который Георг Вильгельм Фридрих: "Главный источник божьей мысли - познание самого себя". То же, как я понимаю, и со злом...
По внезапной паузе Замурцев догадался, что его собеседник, очевидно, смутился, поняв, что не приличествует подобное говорить дьяволу, даже выступающему в облике Павлина.
--Ну ладно, ладно, -долетел снова голос.- Гегеля уж оставим в покое. Поймите главное: вы погубили идею. Идею, ради которой я был создан! Что-то оказалось непродуманным... Вы ищете решение в законах механики и в устроении своих собраний. Вы заменили меня сами себе, и я как мальчишка теряюсь перед вашими выкрутасами. Мне уже меж вами делать нечего! Да что там! Вы и ЕГО заменили сами себе! -в темноте вдруг ярко вспыхнули и приблизились глаза, и их хозяин на мгновение стал похож на привычного того самого, книжно-оперного.- Но посильна ли ноша?? -раздались слова, и внезапный хохот эхом покатился вдаль, так что впервые за весь разговор Андрея обдало морозцем.
Потом эхо замолкло, но морозец остался, и скоро Андрей понял, что уже не спит. Кроме того, он понял, что проснулся не столько из-за холода, сколько по другой причине, по той же, по которой любому случалось вылезать ночью из теплой постели.
Некоторое время остывший полумрак "Вольво" смешивался в андреевом сознании с тающим туманом сна, и в ушах даже жило эхо адского хохота. Откровенно говоря, Замурцев не прочь был бы задержаться еще в подземелье у разговорчивой птицы: интересно всё же, что та еще нарассказывает. К тому же он не всё понял: о порохе и солдатах, например. Хотя, именно это, в общем, не так уж важно, поскольку ясно, что просто случилась какая-то реминисценция из прочитанного в институте про то, как какие-то местные князьки изводили предков Джарус.
Он посмотрел, что делает езидка. Девушка спала. Во всяком случае, она присутствовала в темноте совершенно неподвижно.
Андрей осторожно открыл дверь и вылез наружу. Облака уже ушли, открыв над головой бесконечную бездну, в которой дрожали звезды. В пустыне особенно хорошо видно, насколько даже звезды беспомощны перед ветром Вечности. Ей-богу, не хочешь, а поверишь, что где-то тут и впрямь прохаживается мудро-печальный Мелек Таус...
Однако, не жарко вовсе, подумал Замурцев, стоя на ветерке один с глазу на глаз со всей космогонией. Он пожалел, что не надел теплое белье, и невесело усмехнулся от вдруг пришедшего на ум афоризма: жизнь есть процесс постепенного изменения точки зрения на теплые подштанники.
