-Я тебе шарф купила, ходи обязательно в шарфе, у нас сегодня на балконе лужа замёрзла,
Он подошел и прижался к ней, как к волшебному источнику, из которого черпал жизненную силу.
-Мисюсь, ты меня любишь?
-Ой, отстань, не вовремя момент выбрал, у меня даже обеда нет.
Вот предлог, чтобы оскорбиться, найти оправдание... для чего угодно оправдание, невесело усмехнулся он.
-Я тебя люблю, Мисюсь.
Прислушался к самому себе.
"Действительно, люблю".
-Ты слышишь про шарф? Возраст уже не тот у тебя, понятно?
-Да, возраст уже не тот, -сказал он с многозначительной грустью.
И тут же почему-то дёрнулось сердце, когда зазвонил телефон. Но сам он остался на месте. Телефон его больше не интересовал.
-Тебя, -сказала Вероника.- Этот твой... Петруня Суслопаров.
-А почему он тебе так не нравится? -вызывающим шепотом спросил он, зажимая рукой микрофон.
-Разве я сказала, что он мне не нравится?
Андрей еще раз униженно смирился с тем, что жена умнее его, и взял трубку.
-Алло! Как сам?
Внезапно этот развязный голос показался единственным цветным мазком в безнадёжно сером мире.
-Правду сказать или соврать?
-Всё. Понял. Но отчаиваться не надо. Знаешь, как сейчас в газетах пишут? "Специалист с большим опытом задушевного общения предлагает наркологическую помощь на дому".
-Нет. На дому не надо, -вяло сказал Андрей.
-Ясно. Но чувствую по голосу, что в таком состоянии, как у тебя, жить нельзя. Это чревато опасными последствиями. Поэтому даю вариант: баня.
-Какая? Опять Мохиддин?
-Как скажете, ваше величество. Можно на Бзурие. Там, говорят, тоже симпатично, но до сих пор без нас.
Андрей Замурцев с удивлением обнаружил, что выпустил из носа выхлоп придушенного смеха. Жизнь снова стала наполняться звуками и какой-то безумной надеждой на смысл. Наверное всё-таки хорошо - иногда -что на свете бывают безобидные алкоголики вроде Петруни. И хорошо, что бывают бани.
-Уговорил. Пусть сегодня там будет симпатично с нами.
Нежно-голубая просторная даль стояла над Дамаском, а по ней извивались серые разводы облаков, как пролитая на чистый кафель жидкая грязь. Чёрт возьми, пронзительные природные этюды в этой стране иногда падали на сердце, как музыка. Вот и сегодня тоже казалось, будто что-то трагическое гремит в надменной лазури, оскорбленной серыми мазками. Хотя, скорее всего, к лазури это не имело никакого отношения, а просто в душе разрасталась симфония жалости к самому себе. Но всё равно её немую музыку было приятно слушать под куполом этого огромного зала под породистое рычание "Вольво", которое заглушало фальшивящие ноты.
