Откровенно, честно, прямо, нелицеприятно! Таков Ермолов всегда, во всем, ко всем!
Надо сказать, что и Александр I склонен был проявлять недовольство отступлением, продолжившимся до Смоленска. В результате Александр I доверил выбор кандидатов на пост главнокомандующего Чрезвычайному комитету из важнейших сановников империи. В августе 1812 года комитет отверг кандидатуры Л. Л. Беннигсена, П. И. Багратиона, А. П. Тормасова и единогласно высказался за М. И. Кутузова, которому тогда было уже 67 лет (жить ему оставалось ровно 8 месяцев).
Это назначение было встречено русскими войсками с ликованием! Родилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов!»
Бородинское сражение 26 августа 1812 года — единственный в истории войн пример генерального сражения, исход которого обе стороны сразу же объявили (и до сей поры празднуют!) как свою победу, имея на то основания.
Ход сражения складывался в пользу Наполеона, создавшего на всех направлениях (Шевардинский редут, Батарея Раевского, Багратионовы флеши и деревни Семеновская и Утица) численное превосходство, вдвое и даже втрое превосходящее русские силы.
Поскольку русская армия после Бородино оставила Москву, Наполеон счел битву выигранной.
Однако Наполеон не смог разгромить русскую армию, обратить ее в бегство!
Русские войска, отступив (точнее, отодвинувшись!), в начале битвы, стояли несокрушимо, хотя и вынуждены были потом сдать Москву.
1 сентября 1812 года на совете в Филях было решено оставить Москву. «Доколе будет существовать армия, — сказал Кутузов, — с потерянием Москвы, не потеряна еще Россия!»
2 сентября русские войска оставили, а французы заняли Москву. В тот же день начался грандиозный пожар, о причинах и виновниках которого историки спорят до сих пор.
Три месяца, пока Наполеон был в Москве, были для Александра I самыми тяжелыми месяцами в его жизни. Даже после Тильзита он не чувствовал такого презрения и одиночества. Однако письмо своей сестре он закончил словами: «Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я полон решимости упорствовать в борьбе, и к этой цели направлены все мои заботы».
Он не поддался и давлению, оказанному на него сторонниками мира с Наполеоном, хотя последний знал об этом и надеялся на мирный исход. Царь был непримирим. «Я отращу себе бороду вот до сих пор, — говорил он в сентябре 1812 года своему флигель-адъютанту А. Ф. Мишо, указывая себе на грудь, — и буду есть картофель с последним из моих крестьян в глубине Сибири скорее, чем подпишу стыд моего Отечества!» В этом упорстве слились воедино личная ненависть к Наполеону и понимание неприемлемости при этом континентальной блокады для России.
