Для подобной интерпретации имелась прочная жизненная основа. Каждому приходилось на собственном опыте убеждаться в том, что у страха не только глаза велики, но — по другой пословице — и ноги хрупки. Известно также, что при крайней степени душевного потрясения может наступить смерть. Певцы охотно использовали немудреный житейский опыт такого рода, описывая последствия соловьиного свиста. И дело не ограничивалось фразами типа «испугалися они, все с ног попадали», «все богатыри припугалися… и мертвы лежат». Из чисто служебного мотива, призванного сделать понятнее падение или смерть людей, мотив испуга тоже вырос в самостоятельный, подсказывавший, в свою очередь, новые подробности происходившего в Киеве: от страха князья-бояре «на карачках по двору наползались», разбежались, сошли с ума.
Интерпретация многими свидетелями губительного действия свиста выявилась, таким образом, достаточно четко. Совпадает ли она с тем, как мыслили себе это создатели фигуры Соловья? В отношении мотива смерти можно сказать: по-видимому, да, ибо другой, более удовлетворительной интерпретации пока не видно. Во всяком случае, смерть от урагана или землетрясения здесь не подразумевалась, это абсолютно ясно из былины. Не похоже, чтобы свисту Соловья приписывали и какое-то магическое, волшебное влияние на людей, объяснимое только по законам мифологической фантастики. При всей своей красочной необычайности звуковое оружие Соловья-разбойника не производит впечатления чего-то сверхъестественного, чудесного — наоборот, все его свойства «взывают» к сопоставлениям с реальностью, что, кстати, великолепно чувствовали сказители, постоянно насыщавшие картину свиста деталями, почерпнутыми из жизни. Так что, за неимением разумной альтернативы, примем в качестве вероятного объяснения мотива смерти: людей убивал не свист сам по себе, а наводимый им страх.
Что же касается мотива падения людей, то альтернативная интерпретация тут, как мы знаем, имеется, и весьма резонная. «Бурная» природа Соловья наверняка еще осознавалась в пору создания былины о нем, а сказки изредка упоминают о падении человека (или возможности падения: «насилу устоял») от свиста или дуновения Змея — следовательно, и этот эффект оружия Соловья мог быть «наследственным». С другой стороны, падение людей в былине предворяется падением коня Ильи, а в этом мотиве четко видна реакция испуга, да и попытки объяснить падение киевлян их испугом, которые мы наблюдаем в поздних записях, «по духу» кажутся довольно органичными, не противоречащими логике сюжета. Короче, обе трактовки по-своему обоснованы, и вернее всего предположить, что справедливы и та и другая, но для своего времени и своего контекста. А именно: способность чудовища валить людей наземь своим свистом была позаимствована у мифологических предтеч Соловья, но в былинном сюжете ее интерпретировали по-новому; причем на первых порах старое понимание мотива (свист «сдувал» людей) еще могло быть памятным и отчасти даже конкурировать с новым, собственно былинным (свист пугал), пока последнее не победило в сознании сказителей окончательно.
