— Ну, хорошо, — сказал Егоров. — Блин, господин писатель! Складно больно получается. А что ты скажешь на…
Он не договорил, так как двери приоткрылись, и вошёл один из «зелёных». Он посмотрел на Габрова, стоявшего ближе всех к нему. У того из-под рубашки выбился серебряный нательный крест.
— Христос среди нас! — с лёгким поклоном сказал «зелёный» сквозь маску, глядя на литератора.
— Эээ… И есть, и будет! — с запинкой ответил Габров, глядя на свой крест.
— Трапезничати изэвольте.
Вошёл ещё один «зелёный», а с ним молодой человек в белой рубахе «а ля русс» до колен, подпоясанный кушаком, в тёмно-синих шароварах и рыжеватых сапожках. Они внесли два оранжевых ящика. Из них достали небольшую скатерть, металлические стаканы, маленькие подносы с ржаным хлебом, нарезанными кусочками мяса и растительности. Также на стол были поставлены два металлических кувшина. Все трое слегка поклонились и вышли. Габров только успел сказать выходящим «Благодарствуем!», и тоже поклонился.
Все притихли, затем Владимир отважился сделать бутерброд из хлеба и прочей нарезки. Яства оказались вполне обычными. В кувшинах оказалось что-то похожее на компот. Егоров, прихлёбывая, сказал: «Да, всё-таки не просто сок. Чувствуется, что варили». Ирина есть отказалась, как ни уговаривал её муж. Она молча сидела, уставившись в стену — все мысли были заняты только дочерью. Габрова стала что-то шептать ей на ухо, пытаясь ободрить.
— Интересно нас они приветствовали, — заметил Егоров. — А ты что, как положено ему ответил?
— Да, — сказал Габров. — Это одно из христианских приветствий.
— Хех! Интересно! — ухмыльнулся Егоров. — Они тут, похоже, весьма последовательные верующие. Вон, даже в конференц-зале умудрились иконостас приделать. Одному я только удивляюсь…
Егоров ехидно посмотрел на Габровых.
— Почему они тогда вас двоих в топку не кинули, когда вы одеты во всё чёрное, как сатанюги какие-нибудь?
— Интересно, что же ты в нас такого оккультного видишь, безбожник? — усмехнулся Габров. — Никаких пентаграмм и всяких прочих символик у нас на одежде нет. А некоторые из них и сами во всём чёрном.
— Ну да… Это я так шучу… — задумчиво ответил Егоров. — Зато на мои слова об алиментах они странно отреагировали. Нехорошо как-то на меня поглядели…
— Ну, видимо, не принято у них тут разводиться, — сказал ему Бочкарёв.
— А я-то чем виноват? Она сама настояла тогда!
— А вот, батенька, в том и дело, что ты должен был оберегать свою семью от распада, — заметил Габров. — А ты, Слава, всё на самотёк тогда пустил. Поэтому для них
