А все остальные члены семьи жили впроголодь. Понимал ли я это тогда? Во всяком случае, моё особое положение не казалось мне неестественным.
Откуда в то время бралась еда? Трудный вопрос. Зарплаты малые, цены высокие. Что-то выдавалось по карточкам, но крайне мало. Горожане старались продать всё, что можно, из домашних вещей, чтобы купить продукты. Вспоминаю: холодный зимний день, за окном метёт. Папа с мамой грузят какие-то вещи на санки, чтобы отвезти в село и там обменять или продать. Кажется, таки продали. Сегодня не могу понять: что это могло быть за село, до которого можно было добраться из центра Киева, в пургу, при полном отсутствии транспорта?
Что-то продавали и солдатам. Так мы продали какой-то ковёр венгерскому солдату, которого называли герр Карп. Собирались продать ему что-то ещё, но он не пришёл, а потом оказалось, что его расстреляли, потому что он еврей.
Тяжелее всех голод отразился на папе. Однажды днём к нашему дому подъехала машина, и из неё вынесли папу. На работе у него началось кровохарканье, он потерял сознание. Открылась язва желудка. Немного поболел, вышел на работу, но жил с этой язвой долгие годы, мучился приступами. Пока уже в лучшие времена ему не сделали операцию.
Школа
Именно наша голодная жизнь подтолкнула родителей отдать меня в школу. Дело в том, что в школе кормили. (Факт остаётся фактом: в оккупированном Киеве питание и служащих, и школьников было организовано лучше, чем в то же время в неоккупированной части Союза. О последнем я знаю из рассказов Ирины). Еда, конечно, была не ахти, но всё-таки первое и второе: жидкая похлёбка, в которой плавали какие-то горошинки, что-то наподобие каши или картофельного пюре, наконец, кусочек хлеба. Меня, конечно, пытались кормить пищей получше, а эту делили между двумя бабушками и дедушкой. Мама шутила, что я кормлю трёх стариков. Дедушка приходил в школу с двумя судками, ему черпали это подобие еды, и он уносил домой.
Мама рассказывала, что при поступлении в школу нужно было сдать что-то вроде экзамена, тем более, что мне было только 6 лет. С чтением было всё в порядке. Но вот когда дошло до сложения, возникло недоразумение. На вопрос, сколько будет 4 плюс 4, я отвечал 16 и т. п. Вскоре оно рассеялось: прибавлять-то я умел, но не знал, что такое «плюс» и принял его за знак умножения.
О самой школе у меня сохранились смутные воспоминания. Помню, что учили на украинском языке. Учебники, конечно, были старые, советские, но многие страницы из них были вырваны, а больше всего запомнилось то, что многие портреты были замазаны. Зимой школа не отапливалась, и потому на несколько зимних месяцев нас отпускали на каникулы. У меня появилась твёрдая уверенность, что каникулы и полагается проводить зимой и что само их название происходит от слова «коньки», в чём я пытался убедить родителей.
