На первый взгляд, низкий уровень вовлеченности сотрудников в странах бывшего СССР — это достаточно странно. Человек — социальное существо. В древние времена наши далекие предки не убивали себе подобных. Если человек нарушал законы группы, например, воровал еду, предназначенную для общественных нужд, — кормить женщин и детей, что было необходимо для выживания группы, его не казнили, его изгоняли из «стаи». Технически это было равносильно смерти, человек не выживал в одиночку, но древние люди считали убийство неприемлемым. Как следствие, необходимость принадлежности к «стае», страх изгнания вбиты в нас веками эволюции. Антисоциальные элементы отторгались обществом, снижая вероятность передачи своих генов по наследству. При этом работа — это не просто источник средств к существованию, это еще и мини-общество, в котором мы проводим как минимум 148 часов в месяц. Чаще всего с семьей и детьми мы видимся реже, чем с подчиненными, — разве не естественно для нас воспринимать проблемы и радости нашего сообщества как свои собственные? Разве не логично для нас желать процветания нашему коллективу и стремиться его приблизить своим усердным трудом?
И да, и нет. Инстинкт принадлежности к группе стимулирует нас налаживать рабочие и личные отношения с коллегами. Но не с начальством, так как «начальник» на постсоветском пространстве крайне редко вызывает хотя бы доверие, не говоря уже об уважении или любви. Таково наследие бывшего СССР, как мне кажется.
На постсоветском пространстве есть немного фигур, вызывающих меньше уважения, чем начальники любого рода — от бригадиров дворников до президентов стран.
Советская социальная иерархия не строилась на принципах меритократии. Определение из справочника: «Меритократия (буквальный перевод с греческого „власть достойных“) — принцип управления, согласно которому руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка». Согласитесь, точно не про советское общество (да и не про наше нынешнее, если уж на то пошло, тоже). Сама идея социального строя ушедшего (ушедшего ли?) в прошлое СССР подразумевала непрозрачность принципов работы т.н. «социальных лифтов», то есть путей социального роста. Путь в «начальники» не был регламентирован, и, что вполне закономерно, в Советском Союзе процветало кумовство. В любой непрозрачной системе наверх чаще выбиваются беспринципные, наглые, хитрые, пронырливые, а не умники и не профессионалы. Я помню, как еще в детстве моя мама жаловалась, что научные работники НИИ, в котором она трудилась, годами не получали премий, тогда как секретарь шефа, она же его верная возлюбленная, получала ее регулярно. Мои сотрудники во время моей работы руководителем завода рассказывали, что в советское время завод получал в год три автомобиля ВАЗ, которые, по идее, должны были распределяться согласно очереди, но де-факто расходились по руководителям цехов и парткома завода. Непрозрачная система распределения благ делала пост руководителя в первую очередь источником дополнительных благ. Собственно говоря, нечто подобное мы можем наблюдать в наших странах и сейчас, только в советское время мы не называли это «коррупцией».
