Нет историй без прошлого, а прошлое – это то, что помогает нам понять историю (может, поэтому я преподаю прозу, а не поэзию, где вся история может состоять из полудюжины невнятных строк), но именно из-за этого я так беспокоюсь о давлении прошлого на моюисторию. Я знаю, как преподаватель литературы, что всякая история, какое бы прошлое за ней ни стояло, говорит сама за себя. Мы можем больше узнать о бриллианте, если изучим его историю в связи с кровавыми распрями и династическими браками, но мы не можем лучше понятьего. То же можно сказать о чувствах, о любви – никакие описания, никакие горы дневников и пожелтевших фотографий не помогут нам понять любовь, если мы сами ее не пережили. Поэтому я начну эту историю с самого себя, едущего в старом “фольксвагене” из Нью-Йорка в Висконсин в конце июня. Я находился в том промежутке между молодостью и зрелостью, когда необходимо меняться, и изменения уже начались: со времени моего развода прошел год. Развод, правда, так и не был оформлен, так как моя жена умерла через полгода после того, как оставила меня.
Я ехал уже полтора дня, настолько быстро, насколько позволяли состояние машины и дорожные правила. Ночь я провел в задрипанном мотеле в Огайо, настолько безликом, что я, едва покинув его, забыл его название и название городка, где он находился. Мне хотелось свободы – свободы от ночных кошмаров, от переполнявших меня злости и отвращения к жизни. Мне хотелось тишины и скуки, в которых я мог бы написать диссертацию.
Я не профессор, а всего-навсего инструктор, преподаватель вне штата на птичьих правах, и только эта диссертация, написание которой я давно откладывал, могла помочь мне удержаться на работе.
Автомобили, и особенно мой собственный, всегда вызывали у меня раздражение. Каждый водитель сидит в шестифутовом железном гробу, а дороги – это просто слишком шумные кладбища (может, я плохой философ, но смерть всегда представлялась мне пробуждением от снов о ней). Я люблю смотреть вокруг, хотя лучше воспринимаю окружающее другим органом – я имею в виду нос. Другие люди видят вещи, я их нюхаю. Как-то в Массачусетсе, когда я преподавал там творчество Филдинга, я ехал вечером по проселочной дороге. Завернув за поворот, я увидел, что дорога идет вверх по холму, и нажал акселератор до предела. Люблю быстро ехать в гору. На самой вершине холма, разогнавшись как следует, я вдруг услышал ужасный грохот. Секунду спустя кровь застыла у меня в жилах. Снизу на вершину влетел дилижанс, явно неуправляемый. Четыре лошади неслись вперед, не обращая внимания на возницу, который беспомощно цеплялся за поводья, с лицом, искаженным паникой. Похоже, наступили мои последние минуты на этой земле. Дилижанс несся на меня, занимая, казалось, всю дорогу своим громоздким кузовом. В последний момент мой оцепеневший мозг заработал, и я резко вывернул руль вправо. Дилижанс пролетел в четырех или пяти дюймах от машины. Я успел почувствовать едкий запах лошадиного пота.
