– Старина Дуэйн не отказался бы завести с тобой роман, – заметил он. Она фыркнула:
– Боюсь, у старины Дуэйна не так много шансов, – она лукаво прищурилась и, перекатившись на бок, повернулась к нему лицом. – Знаешь, что он вчера сделал? Пригласил меня проехаться с ним на пикапе, пока вы с матерью были у тети Ринн, и я сказала “почему нет”, и, едва мы отъехали, как он положил мне руку на колено. Убрал, только когда мы проезжали мимо церкви, – она снова фыркнула, словно эта деталь окончательно разоблачала Дуэйна как несостоятельного любовника.
– И ты ему позволила?
– Его рука была потная, – она сказала это сквозь смех, но все равно так громко, что мог услышать и сам Дуэйн, – и он как будто хотел найти в моем колене золото или еще что-то. Тогда я спросила: “Похоже, тебе не очень везло с девушками, Дуэйн?” – и тогда он убрал Руку и оставил меня в покое.
– А кто-нибудь из парней тут тебе нравится? – ему хотелось, чтобы она ответила “нет”, и сначала ее ответ удовлетворил его.
– Тут? Ты шутишь? Во-первых, я не очень люблю молодых, они слишком неопытны, а от здешних к тому же вечно воняет навозом. Но, по-моему, Белый Медведь ничего.
Белым Медведем звали за белизну волос сына арденского полицейского – высокого крепкого парня, который уже несколько раз появлялся на ферме Апдалей, строя глазки Алисон. Он славился, как хулиган, но из школы его, насколько знал мальчик, ни разу не выгоняли.
– Он тоже думает, что ты ничего. Видишь, даже такой олух, как Белый Медведь, это заметил.
– Ладно, ты же знаешь, что я люблю только тебя, – но это было сказано так небрежно, что выглядело лишенным смысла.
– Благодарю за честь, – он подумал, что это неплохо звучит. Так мог бы выразиться ее учитель рисования.
Дуэйн на кухне начал кричать, но они, как и их матери на крыльце, проигнорировали это.
– Что ты говорила про зиму? Что дело к зиме?
Она дотронулась пальцем до его носа, отчего он вспыхнул:
– Месяц назад в этот день был самый длинный день в году. Теперь дни уменьшаются, мой милый. Как тебе тетя Ринн? По-моему, в ней есть что-то жуткое.
– Да, – сказал он. – Она странная. Она мне сказала кое-что про тебя, пока мама рассматривала ее травы.
Алисон напряглась, как будто знала, что слова старухи должны быть нелестными:
– И что же она сказала? Наслушалась, наверно, мою мать.
– Она сказала... сказала, чтобы я остерегался тебя. Что ты – моя ловушка. Сказала, что ты была бы моей ловушкой, даже если бы мы не были родственниками, но раз мы родственники, это еще опаснее. Я не хотел говорить тебе это.
