Кира отступает, и рукавом, как сопливая девчонка, подтирает глаза. Не ревет — и то хорошо.
— Я приехал на свадьбу, — кривляюсь в злой усмешке. Она вскидывается, хлопает ресницами, как бестолковая Барби, хоть даже в резиновой кукле сексуальности больше, чем в этом ничтожестве, которое вызывает только два желания: накормить, а потом к херам собачьим пинками вытолкать из нашей жизни. — Что, дядя не сказал тебе?
Дима — полный дурак. Или нет — он осел, кретин и тупица, потому что я предупреждал его, с кем он собирает связаться, а вместо слов благодарности услышал пожелание не совать нос в его жизнь. И нравоучение в его занудном стиле: «Тебе пора взрослеть и учиться прощать».
Надеюсь, дорого любимый дядя, ты по достоинству оценишь, как я послал в жопу твою мудрость. Потому что прощение — это для тех, кто имеет право на второй шанс, а не для девочек, продающих свою любовь за деньги.
— Ты его племянник, — пытается держать лицо Кира, но ее с головой выдает дрожащая нижняя губа. — Было бы странно, если бы Дима пригласил твою мать и не пригласил тебя.
— Это ни разу не странно, это тупо и дерьмово, и воняет тухлятиной и насмешкой, потому что брать тебя в жены из-под покойника — это отстой, а вот звать на свадьбу брата человека, которого ты убила — это цинизм.
Почти уверен, что сейчас этот уродливый рот откроется и Кира снова вывалит на меня дерьмо в духе: «Я не виновата!», но что-то видимо изменилась за эти два года, раз она даже не пытается оправдываться. Или моя злость вправила ей мозги и инстинкт самосохранения включил позднее зажигание?
— Тебе обязательно все портить, да? — вдруг оживает эта бледная моль, и зеленые глаза сверкают, словно криптонит. — Снова ворошить прошлое?
— А ты думала расслабить булки и жить королевой?
— Я по крайней мере не питаюсь чужим страхом, — отвечает она с горькой усмешкой.
— Ну вот видишь, как легко мы выяснили, что с голоду я не подохну, потому что в моем распоряжении будет вечный генератор.
Она все-таки надламывается: еда заметно опускает плечи, хоть явно пытается удержать голову ровно и сохранить невозмутимое выражение лица. Но мы оба знаем, что со мной у нее это никогда не работало, потому что — так уж распорядилась судьба — я, похоже, единственный, на кого не действует эта ее «я-невинная-овечка-магия». Потому что, после смерти брата, я единственный живой свидетель веселого прошлого этой монашки.
Кира поворачивается и медленно, все еще пытаясь сохранить достоинство, плетется к кладбищенским воротам. А я почему-то смотрю, и смотрю, и смотрю, как выпирающие лопатки чуть не режут тонкую ткань блузки.
