Мефодий в задумчивости теребил свою рыжую бороду. Видно сказанное Петром его сильно задело, уж очень не хотелось так быстро уйти в небытие. Подняв голову и посмотрев в глаза Петру, спросил:
— А что будет, если все-таки он раньше нас доберется до Клеандры и разбудит ее? Петр посмотрел на Мефодия, как на несмышленого младенца.
— Ты еще и спрашиваешь?! Он не ее разбудит, а только пороки, которые существуют даже в самой чистой и незапятнанной душе. Нет на земле как чисто белых душ, так и чисто черных, всегда есть смесь. Только в одной душе весы на одну сторону больше перетягивают, а в другой на другую. Слишком в нашей Клеандре много всего намешано. Ненависть и месть у неё стоят в один ряд с любовью. Вот и представь, что будет, когда она вспомнит Тинея как злейшего своего врага, а суть упустит. И устроят они на земле бойню, где вместо разума будет жить ненависть, а в место совести — месть. Тогда уж точно нам к ней даже с духовым оркестром не достучаться. Потому как ненависть делает глухим любого, к кому она заглянула в гости.
— Слушай, Петр, а может мы с тобой упрячем куда-нибудь Анис, а с остальными тихо-мирно разберемся, как думаешь? Тиней так и останется в Запределье, помогать его вытаскивать не кому будет.
— Да ты что, очумел! Это ж международный скандал. Как бы в случае неудачи нас Хаос за свою доченьку раньше времени по ветру не пустил. Ну, удумал, так удумал. Ты это, Мефодий свои цейрушные замашки «упрятать», «умыкнуть» брось. Тут нужна тонкая дипломатия. Так сказать, шахматная партия, ход, шаг и мат, понял?
— Понять-то я понял, вот только где нам с тобой эту дипломатию взять, и в какие ворота с ней тыкнуться?
— Ну вот этим мы с тобой перво-наперво и займемся. — Похлопав по плечу Мефодия, сказал Петр.
— Ну че стал? — Толкнул Влада Куман. — Приглашения ждешь, али как?
Но сам он тоже не очень торопился покинуть свое хоть и темное, но все же привычное царство. Что там впереди никто из них не знал, а неизвестность всегда пугала. Так они и стояли в нерешительности на границе Запределья и Преисподней, подталкивая да подначивая друг друга. Влад и Куман уже были мертвы, вроде бояться больше нечего, но дикий страх перед тем, что им предстояло, мало по мало наполнял их чёрные души, закрадываясь в самые отдаленные уголки и прочно там устраиваясь. Это был тот страх, когда невозможно понять жарко или холодно, когда руки становятся влажными и скользкими, когда противный комок холодных нервов поселяется где-то внизу живота и доводит до тошноты. Но страх перед господином, вернее перед тем, что он сделает с ними, если задание будет не выполнено, пересилил. Тряхнув рогами и попытавшись прогнать наваждение, Влад, не двигаясь с места, произнёс:
