— А с чего вы решили, что на землю пойдет учитель?
— Ну, так ведь сказано в писании, в тяжелые времена приходят учителя в мир и указывают путь, ну как этот Прометей там на Олимпе. Точно не помню, огонь им притащил, кажется.
— Ну, ты у нас агитаций не разводи. Это ж надо, вора мне в пример приводит. Он своего отца обворовал, утащил самое ценное, не спросясь разрешения. Мораль сей басни такова, слушай старших и подчиняйся. Зря, что ль я им послал через Моисея скрижали, они не уняли словам моим, а если ты был прилежным учеником, то должен знать, что теперь пришло время наказывать. Учить я посылал сына своего Иисуса.
— Да времена, — протянул Петр. — Нравы. Да батенька задумал ты что-то для моего ума непонятное.
Так и брели они в разгоряченных песках пустыни, не замечая палящего солнца, которое очень старалось спрятаться за любую маломальскую тучку, понимая значимость момента.
Городок сей, ничем не отличался от сотен таких же раскиданных по необъятным украинским просторам. Жизнь протекала медленно благодаря удаленности от столиц, и основных дорог.
Почему же именно здесь? Думал дом, вздыхая на все лады, отчего скрипели половицы, а на чердаках гудел, гоняя по пустым углам, ветер. Да, пора бы меня подновить моим хозяевам. Прежние-то, вон как следили, каждый год и подкрасят, и крышу, если чего, подновят, для себя же. А теперича у них, говорят, всё общее да народное, вон, сколько бумаги по всем инстанциям исписали, чтоб дверь входную починить. Это ж, сколько лесу загублено. Это ж, сколько дверей новеньких поставить можно. Да и мне бы новая не помешала. Эх, хотя бы на этой бумажку повесили — дверями не хлопать — глядишь, еще бы протянула. А теперь вот уж и осень скоро, а всё настежь. Как у той старухи, что деда пилила, заходи, бери, что хошь. Тут недавно разговор их врача слышал, наверное, главного. Ох, как он кричал, даже очки на переносице перекосило. Красный весь такой был, и чего кричал, рядом-то никого не было. Влетел в свой кабинет, к столу подбежал. Схватил коробочку, к уху прислонил и как закричит: «Девушка, соедините с тридцать четвертым.» А какая такая девушка, ума не приложу. Я все углы проверил — нету, девушки. А он: «Как не соедините?! Как не отвечает?! Я главный врач роддома! Какой детдом? роддом!» Изо рта слюна брызжет, голосовые связки натянуты, словно ему на причинное место эта девушка каблучком наступила. Ну, всё думаю, конец главному пришел. Дописался, даже как-то пожалеть захотелось. Ну, я и говорю: «Да ладно, зачем же так расстраиваться, вот попадёт жена какого-нибудь столяра рожать, так как придёт проведать, спросит, че надо? Тут дверь ему и подсуньте, мол, сделай не обессудь, боимся жену твою простудить». И что же? Он мою жалость не понял. Давай еще громче орать: «Вот слышите, нас скоро с роженицами прямо в родильной потолок накроет!» Конечно, понимаю, я не первой молодости, но тут он загнул. Что ж, я себя не знаю. Обидел до последней коморки. Ну, я, конечно, не вынес издевательств в свой адрес и говорю: «Сам ты дурак!» Малёхо не подрасчитал, каюсь. Штукатурка осыпалась ему на голову. Пришибло малость, сердешного, на шум сбежались. Первой в дверь молоденькая медсестричка вскочила, как увидала, тут же сама брыкнулась в обморок. Так это у них называется. А чего падать, забыла, где работает, мало, что ль видала? Мне поначалу самому не по себе было, когда первый раз увидал, как они своих человечков на свет приводят. То-то у нас домов, видишь, как на свет дом рождается, душа радуется. Что-то не так, тут же развалил и перестроил. А у них, людишек, привезут её, особь женского пола, орет, изгибается, мучительно раздвигает нижние конечности, и, по мере появления оттуда их детёныша, орёт ещё сильнее. Ну уж что выползло, то выползло, и переделать нельзя. А она как увидала, что выползло, так сразу заулыбалась, вроде и не она что недорезанный поросенок минуту назад визжала. Не пойму я этих людей. Всё у них вверх тормашками.
