— Так-так, — посмотрев на небо, произнёс старик. — И занесло же. Вот тебе старость, задумаешься, а потом выбирайся из пустыни, что твой Моисей.
— Моисею дорогу-то ты показал, а тебе кто?
— Петр, ты это? Ну что за мода пошла, подсматривать, не дают старику в одиночестве о вечном подумать!
— Ты, отец, у нас один, ну чего тебе дома не сидится? Теперича не те уж времена. Это раньше можно было отпуск на земле провести. И то, сам знаешь, что с сыном твоим сделали, нехристи окаянные.
— Ты-то погодь ругаться, знал, что малы еще дети, не разумные. Надо было, и погодить веков несколько. Моя оплошность. Ты сам подумай, мальцу игрушку даёшь, так он тебе её сначала разберет, чтобы узнать, как и зачем сделана, а потом уж думает, как собрать обратно, да уж не всегда удаётся, а то целое человечество. Тож ведь узнать пытались, что и как. Так в те времена цивилизованности мало ещё было, им бы всё топорами размахивать, а думать уж потом. Вот ему бедняге и выпало на долю, сначала на крест распятым, а уж потом в святые.
— Ты вот их всё защищаешь. А они вон и помолиться, как следует, не могут, всё торопятся, а о душе своей грешной и не думают. Вечно землю топтать торопятся, гребут все под себя, лгут, друг друга за копейку продать готовы, я уж не говорю об их правителях — одним росчерком пера тысячи на бойню посылают. А эти служители-святоши за десятку прям на дом приезжают, грехи от твоего имени прощать.
— Эх, Петр, да знаю я всё, вижу, сына им отдал, пытаясь на путь истины вернуть. Видишь, думал если по своему подобию создам, то и помыслы мои передам. На доброту и созидание, а оно видишь, как всё обернулось. Вот я допустил промах, а они то у нас совсем несовершенны. А ты сразу убрать, порвать, чуму на их головы, и что вышло?
— Вот и я о том же. Чуму пускали.
— Да.
— Что да? Говорили мы тебе на всю землю. А ты нет, только на грешников.
Эх, какой бы сейчас рай на планете был, — мечтательно протянул Пётр. — Птички щебечут, травка зеленеет, моря плещутся полные рыбы. Санаторий и только — подустал в делах и заботах, спустился на землю, рыбку половить да на солнышке понежиться.
— Тебе что ж, в кущах райских уже плохо? — Приподняв бровь, свирепо заговорил Он голосом, не предвещающим ничего хорошего. — Ты говори да не заговаривайся. Забыл, с кем говоришь? Засиделся на небесах, пора на землю. Я думал, кому поручить, а ты мой первый помощник, или, как там говорят, рука правая. Думаю, справишься, а не справишься, пеняй на себя, в ссылку отправлю, и никуда-нибудь, а в Россию на Калыму— алмазы для Абрамовича добывать.
