Иван отметил свою первую ошибку: фонарь рубки управления обрел полную прозрачность и в нее свободно проник стекающий с ущербного лунного диска голубоватый свет, чуть подкрашенный розоватым сиянием защитного купола причала. Перед двумя голиафами в креслах проявилась панель управления, отделившая первую дежурную смену от подлунного пейзажа. Пробежав глазами по скопищу цветных шкал, клавишей, тумблеров, ручек, различного размера экранов, Иван удивился тому, как возможно вдвоем управляться с таким хозяйством. Разве нельзя все доверить электронному мозгу, оставив несколько контрольных приборов для экипажа? Впрочем, легко и ошибиться: за наглядной архаичностью могла скрываться некая важная целесообразность.
Пока Иван разглядывал техническое оснащение рубки, цвета на экране налились сочностью, обрели мягкость полутонов. Рубка и причал, видимые посредством оптических систем, стали похожи на картинку из компьютерных игр. В сознании Ивана рождалось ощущение невозможности различения миража и реальности. Яхта стояла на шахматном поле, которое могло бы называться в прошлые времена взлетно-посадочной полосой. Связанные с поколениями покорителей пространства гены Ивана помнили, что когда-то космические корабли для преодоления гравитации стартовали по таким полосам, опираясь на собственные колеса. Так же они приземлялись и даже прилунивались. Обтекаемые, вытянутые по направлению движения изящные тела летательных аппаратов прошлого виделись ему сейчас почти наяву. Они могли бы стоять и на этом громадном шахматном поле, готовясь к старту; их силуэты не оказались бы тут не к месту.
Иван иногда сожалел, что погубил в себе историка, - при мысли о чем-то из прошлого, достаточно удаленного, чтобы не быть навязчиво конкретным, его всегда охватывали трепет и неизъяснимое очарование. Цвета и запахи долгих путешествий, треск парусов над волнами дальних морей... Потерянное во времени желало властвовать над ним, погружая в трепетную атмосферу ожидания, предвкушения чуда. Чудо... Как в сказке, где борются добро и зло. Да, и зло, поныне не изжитое из человеческих судеб. Усилием воли он отогнал тревожные и мучительные воспоминания.
А может быть, его призванием была вовсе не история, а профессия детского сказочника? Да, именно сказочника потеряло в нем человечество, решил Иван, вбирая широко раскрытыми глазами волшебную панораму искусственного подлунного мира, отделившегося от Земли и уходящего в тень детского воображения. Сказки для взрослых Иван не любил, считая их плодами больной фантазии, предназначенными для инфантильных стариков и старушек, уже не могущих воспринимать реальность полной мерой. Может быть, и его в старости будет тянуть к фантастике и прочим попыткам заслонить красочное бытие бледными творениями игры человеческого ума. Игры без правил и законов...
