Она была «слегка ласкова» ко мне в детстве, как я думала позже. Она не часто повышала голос, иногда обнимала меня и гладила, терпеливо расчесывала и заплетала мои длинные светлые волосы каждое утро перед школой. В мой первый день в детском саду она включила домашнее печенье в мой обед вместе с небольшим листком бумаги. На бумаге она нарисовала два сердца, меньшее из которых было спрятано сбоку от большего. Съев свой обед, я провела пальцем по сердцам, задаваясь вопросом, имела ли она в виду, что большее сердце — это «она», а меньшее — «я».
Я никогда не выбрасывала эту записку, и годы спустя, на похоронах моей мамы, я держала ее в руке всю службу. Я даже не знаю, почему. Это казалось правильным, или важным, или что-то в этом роде.
В подростковом возрасте моя мама была, может быть, менее «слегка ласковой», чем в детстве, но она все еще не часто поднимала голос. Мы просто немного говорили. У меня было ощущение, что она «отдаляется». Мама послушно присутствовала на всех моих танцевальных концертах и гимнастических встречах, и после этого она всегда говорила как я хорошо выступила или что-то в этом роде, прежде чем мимолетно улыбалась мне. Всегда была очень вежлива. Она всегда покорно делала кексы или что-то еще для всех продаж выпечки гимнастической команды.
К этому времени моего отца уже не было, он умер от внезапного обширного инфаркта, когда мне было семь. Это было довольно рано для меня, чтобы иметь хотя бы несколько конкретных воспоминаний о нем. Я помнила, что он был рядом, и смутно помнила, как выглядел, но не могла его вспомнить. Я не могла вспомнить, чтобы он обнимал меня, или играл со мной, или что-то в этом роде. Не могла вспомнить, чтобы он вообще разговаривал со мной.
Мое самое яркое воспоминание о нем на самом деле было не о нем. Это случилось на его похоронах, когда он лежал замерзший и окоченевший в открытом гробу. Мужчина, с которым он работал, пришел в похоронное бюро вместе с женой и двумя дочерями. Во время посещения у нас с дочерями было печенье и лимонад в маленькой комнате, заполненной фальшивыми цветами, которую жена похоронного директора называла «комнатой для людей, чтобы грустить в одиночестве, или для детей, чтобы не грустить и чуть-чуть поиграть» или что-то в этом роде.
Во всяком случае, комната была достаточно далеко от здания часовни, чтобы дети не могли быть услышаны, если они хотели играть, и в конце концов, коллега моего отца присоединился ко мне и его двум дочерям десятилетнего возраста. Одна из девочек принесла карточную игру «Поймай рыбку», и мы сыграли несколько игр, а затем отец, которого звали мистер Декер, показал несколько фокусов с картами, которые рассмешили всех нас.
