- На карачки ... твари! Ползите жуки навозные! - Орали палачи и обрушивали своё окровавленное оружие на головы и спины беззащитных людей. - Где ваш князь Гришка? ... Что, защитил он вас...? Подстилки Грыдицкие⁴! Молчать с...!
Временами, мучители выхватывали кого либо из ползущих пассажиров, оттаскивали в сторону и заставляли кричать свои националистические кричалки. Первой такой их жертвой стал молодой парнишка - он, несмотря на обильно сыплющееся на него побои и угрозы, наотрез отказался это делать и его пристрелили - на виду у всех: как говорится в назидание. Парень вопреки ожиданиям палачей сразу не упал, а постоял ещё пару секунд, пока его свалил второй выстрел. Все остальные, зная чем это для них может закончиться, делали всё, что от них требовали мучители. Однако и это их не спасало от издевательств, садисты всё равно находили к чему придраться и избивали выбранного ими человека невзирая на возраст и пол. Создавалось такое впечатление, что боевикам попросту нравился сам процесс истязания людей. Как волки ворвавшиеся в овчарню, нацисты кидались от одного пленённого к другому и в буквальном смысле зверели от вида проливаемой ими крови.
- Жрите стекло с...! - Брызжа слюной орал худощавый, прыщавый подросток, чьи худо сильные удары не приносили должного эффекта и он старался взять изобретательностью. - Всем жрать!
Благо для истязаемых людей, его призыв никто не поддержал - почти никто. Основная масса стала требовать чтоб пассажиры, возвращавшиеся с митинга в Ринлеве в свой родной Рильд⁵, ползая на четвереньках, собрали руками всё битое стекло и заполнили им карманы. Впрочем, наци этим не ограничились, пришлось избиваемым жертвам засыпать мелкие осколки себе за пазуху.
- Быстрее ... собирайте! Если всё не соберёте ..., все здесь поляжете! Мы вас научим вы...и родную Житицу любить!...
Была среди палачей и небезызвестная 'труженица тыла‟, заготовщица зажигательных бутылок - Яночка. Трудовые раны на её пальцах были заклеены пластырем; ладони болели так, что о том, чтоб взять в руки биту, не могло быть и речи. Поэтому она, извергая грязные проклятья и визжа от перевозбуждения: как орудие избиения использовала свою тяжёлую обувь стиля милитари. Садистка 'подлетала‟ к выбранной ею жертве и с разбегу била: стараясь причинить этим ударом максимальный вред. Она как фурия металась меж своих обречённых соотечественников и выплёскивала на них свой животный гнев. Впрочем, даже она не выделялась на фоне беспредела творимого её соратниками. Вечерело, на округу опускались сумерки. И в последних отблесках уходящего дня, выбитые окна автобусов, выглядели особо зловеще, - они как пустые, мёртвые глазницы огромных черепов многоглазых гигантов, взирали на всё происходящее вокруг. Да и алый закат, в сочетании с устроенной бойней, воспринимался как кровавый предвестник надвигающейся беды.
