Комендант вошел в камеру, а я из-за плеча Мелитона увидел сидящего в кресле седого человека, с худым лицом, похожим на череп. Из-под густых, кустистых бровей внимательно смотрели острые, недобрые глаза. При нашем появлении он не встал, не шевельнулся, не проявил никакого интереса.
- Господин Гесс, есть ли претензии? - спросил по-русски комендант.
Вероятно, за тридцать лет заключения Гесс уже освоил некоторые русские фразы, потому что тут же, не изменив позы и выражения лица, коротко ответил:
- Nein!
- Ну и хрен с тобой,- монотонно подытожил комендант.- Хотите рассмотреть поближе? - спросил он нас, как говорят о каком-то диковинном ископаемом экспонате.
Я отказался.
Потом подъехали к памятнику. Поклонились погибшим. Сменился караул, и мы подошли к рейхстагу.
Купол тогда уже сняли, здание отремонтировали, но некоторые надписи на стенах еще сохранились. Вокруг суетились туристы, обвешанные кино- и фотокамерами, какие-то старухи с голубыми волосами. Но вся эта публика нас сторонилась, так как рядом с нами шли автоматчики в советской форме.
Мелитон показывал, где проходила последняя атака, как входили в рейхстаг, затем достал бутылку водки. Мы выпили по глотку за светлую память товарищей и разбили бутылку. Тут же бесшумно возник вежливый господин в униформе, аккуратно и молча собрал осколки в совок и отнес к урне.
Наше время истекло, и мы без приключений вернулись в Восточный Берлин.
...Потом мы встречались у нас дома в Москве, когда Мелитон приезжал для участия в параде 9-го мая. Он звал меня к себе в Сухуми, но я так и не выбрался. Со временем встречи стали реже, и однажды я узнал, что Мелитон Варламович скончался. Но в моей душе навсегда сохранилась память об этом благородном мудром человеке.
ФЕСТИВАЛЬ
Нам много приходилось работать вместе не только в наших сольных "семейных" концертах. Мы с отцом выступали и в программах артистов кино, которые проводили на крупнейших стадионах Советского Союза, участвовали в разных культурных акциях, таких, например, как всесоюзные кинофестивали, декады русской культуры в союзных республиках и на международных московских кинофестивалях. Вот о последних я и хочу сказать несколько слов, поскольку, пожалуй, это были самые серьезные мероприятия, имевшие не только культурный, но и политический статус.
Как правило, за несколько дней до открытия очередного Московского фестиваля телефон буквально раскалялся. Часто звонили знакомые, которые годами не объявлялись, с одной и той же просьбой - достаньте пропуск или билет на международный фестиваль. Ажиотаж, короче говоря, был огромный. Мы с отцом принимали участие в нескольких таких праздниках мирового кино, но особенно ярко я запомнил 3-й Международный московский кинофестиваль 1963 года, когда первую премию получила картина Федерико Феллини "81/2". О спорах в жюри при присуждении этой премии написано достаточно много. О тайных битвах рассказал и председатель жюри того фестиваля Григорий Чухрай, есть свидетельства и других непосредственных участников событий. Для нас, актеров, которые были аккредитованы на фестивале, встречались со своими зарубежными коллегами, доходили смутные слухи о конфликтах и закулисных интригах, связанных с именем Феллини и его фильмом. В то время, пожалуй, самым большим событием в жизни кино была картина этого мастера "Сладкая жизнь". О фильме у нас много говорили, писали, но, как это тогда случалось, мало кто видел этот шедевр. Поэтому и появление Феллини на Московском фестивале со своей новой картиной вызвало повышенный интерес и, конечно же, яростные споры.
