— Заменяет загс.
Я обомлела от его бестактности, а Серафима Густавовна сухо, но спокойно отозвалась:
— Не понимаю, что вы хотите этим сказать, Саня.
Годом позднее, когда дело вправду дошло и до загса — после развода, мучительно переживавшегося и пережевывавшегося всеми знакомыми действующих лиц, мой отец уже только вздыхал:
— Ну конечно, Сима ему жена, что тут скажешь…
Следующая книга, «Художественная проза. Размышления и разборы» (1959 год), словно в подтверждение свершившегося, посвящалась: «Жене моей Серафиме Нарбут. Спасибо тебе, товарищ мой, за твою работу». Справедливости ради замечу: с ролью жены справлялась она безупречно. Со временем, как водится, все ко всему привыкли и постоянно указывали мне на С.Г. как на образец: не раз слышала не от отца и мамы, а от папиных и маминых знакомых: «Учись у Серафимы!».
Обстоятельства жизни В.Б. переменились, он почти не появлялся у нас, а к тому времени, когда возник снова в качестве частого гостя, я успела избавиться от опротивевшей школы, поступила на филологический факультет Московского университета, с головой ушла в студенческую жизнь и мало бывала дома. Шкловский теперь стал для меня наконец не дядей Витей, а Виктором Борисовичем: мамины разъяснения насчет тонкостей обращения к старшим сработали в конце концов.
Это — ЧЕ! Это — РЕ! Это — ПАХА!
День рождения Виктора Шкловского в 1957-м праздновался не в Татьянин день 25-го января, как должно бы было быть, а днем позже, в субботу 26-го. Мы с моей подругой Сашей Ильф были приглашены сопровождать моих родителей на дачу в Шереметьево. Приглашением мы гордились, долго ломали голову, выбирая подарок: оригинальный, изысканный и еще невесть какой — одним словом, достойный именинника и воплощающий наше уважение к нему. Придумали!! Купили живую черепаху, дали ей имя в честь вулкана Истаксиуатль, сочинили стишки, где рифмовали длинное имя рептилии по частям (помню только начало: из такси вышел мистер Истакси-уатль, дальше шла чепуха в том же роде). Весьма были довольны своей выдумкой: так оригинально, дальше некуда! Именинника повергли в растерянность, а Серафиму Густавовну в ужас: «Что я буду с ней делать?».
От этой поездки многое пошло в моей жизни, даже прозвище Кисы, данное Шкловским нам с Сашенькой. Он поначалу церемонно представлял нас гостям, а потом, подвыпив, как-то забуксовал в наших именах и фамилиях, где встречались те же буквы в разных сочетаниях (Саша Ильф, Соня Ивич), и, махнув рукой, упростил дело: «А это — Кисы». Так и пошло: Кисы. Мы с Александрой Ильиничной до конца ее дней так называли друг друга.
