Гамалей стоял у кабины – целый, невредимый – и что-то втолковывал взбудораженному шоферу.
– Жив? – не веря, спросил Опольский.
– Конечно, жив, – сухо ответил Климов, поднял воротник плаща. – Все. Кажется, к дождю. Зеркало треснуло. Круг распался. Надо выбираться отсюда.
Он сунул руки в карманы и, небрежно кивнув, побрел прочь по сырому, светящемуся мутным блеском, холодному изгибающемуся шоссе.
