Дуремар вперил в нее загадочный непроницаемый взгляд, и под этим взглядом она вдруг покраснела, как школьница. А немного спустя сказала - то, что вовсе не собиралась:
- Я ведь не могу прожить на такие деньги.
Голос прозвучал очень жалобно и как-то подобострастно.
- Сколько тебе должны были заплатить? - спросил Дуремар.
- Я рассчитывала по крайней мере на триста, - сказала Ивонна.
- Триста?..
- Меньше не получается...
Тогда Дуремар покряхтел, будто от внутренней невыносимой боли, сильно сморщившись, полез рукой куда-то в глубь пиджака и, достав оттуда потрепанный с вензелями бумажник, положил на салфетку две фиолетовые купюры, а потом, опять покряхтев, словно боль, охватившая сердце, еще усилилась, неохотно добавил сверху четыре пятерки.
Голубые бумажки затрепетали, как бабочки.
- Вот тебе - двести двадцать, пожалуйста, - все, что могу...
И когда Ивонна, чувствуя, что, наверное, не следует так поступать, все-таки неловко, одеревеневшими пальцами взяла эти проклятые деньги, то, уже засовывая их в карман халата, она с необычайной ясностью поняла, что теперь не имеет никакого смысла просить за Кору, - все, кредит, который она ощущала, на сегодня исчерпан, Дуремар больше ничего делать не будет, и сама эта мысль принесла ей какое-то странное облегчение: значит, и не надо обращаться к нему с подобной просьбой.
Тем более, что уже маячил в ближайшем будущем Указ о военном призыве.
Клаус - вот, о ком сейчас следовало бы думать.
И поэтому она, взяв себя в руки, спросила, немного волнуясь:
- Что там за новое распоряжение? Насчет армии, и так далее... Я прочитала в Конторе... оно имеет к нам какое-нибудь отношение?
На серьезную информацию, однако, она уже не рассчитывала, может быть - так, какие-нибудь несущественные подробности, и действительно, Дуремар, который, по-видимому, тоже считал, что кредит его личных обязательств на сегодня исчерпан, лишь немного, как лошадь, которой мешают мухи, помотал головой и беспечно махнул ладонями - какая, мол, ерунда, пусть это тебя не волнует.
Вся его первоначальная настороженность, по-видимому, уже рассеялась, он пришел в свое обычное расслабленное состояние - потому что, как девушка, маленькими глоточками выцедил бурый, дохнувший маслами коньяк, а затем, вероятно, почувствовав некоторое возбуждение, протянул к ней холодные синеватые руки в чернильных прожилках:
- Ну, Ивонночка!.. Мы теряем драгоценное время!..
Сладкий голос его заметно дрожал, а змеиные мягкие губы вытягивались, образуя трубочку.
