. Подобный довод никоим образом не следует истолковывать в качестве «оправдания» плановой экономики. Как указывал Амартья Сен, «если предотвращение поджога Рима сделало бы императора Нерона несчастным, то позволить ему сжечь Рим должно считаться оптимальным решением по Парето... Общество или экономика могут быть оптимальны по Парето и в то же время не вызывать ничего, кроме отвращения» [93, с. 22]. Система тоталитарной экономики в бывшем Советском Союзе и впрямь являлась далеко не самой привлекательной из тех, что когда-либо были созданы на нашей планете. Поэтому вдвойне интересным, с нашей точки зрения, является и вывод, к которому мы приходим в результате анализа, приведенного ниже. А именно тоталитарная экономика содержала семена саморазрушения в самом ее механизме стимулов, и содержала она их совершенно независимо от ценностных суждений относительно необходимости учитывать благосостояние потребителей (или права человека), привнесенные из других, более симпатичных нам экономических и политических систем. Иными словами, даже когда в «функцию социального благосостояния» социалистической экономики (не говоря даже о том, насколько это понятие здесь вообще применимо) прямо встраивается много неэффективности (в традиционном ее понимании) в силу предпочтений государства-диктатора, внутренняя логика развития такой системы неизбежно приведет ее к тому этапу, когда она начнет давать сбои в достижении собственных целей. (В то же время с точки зрения эффективности, опять же в ее традиционном понимании, такого рода сбои могут, напротив, означать улучшение.) На наш взгляд, сам этот вывод уже немаловажен.
Крайне важным для последующего обсуждения, а также для моделей, приведенных во второй и третьей главах книги, являются вопросы неформальных институтов коррупции, злоупотреблений и так называемой параллельной экономики (или черного рынка), которые с течением времени набирали все большую силу и масштабы внутри плановой экономики. Кто-то может возразить, что мы придаем перечисленным факторам слишком большое значение и что, несмотря на их большую роль и повсеместное распространение, они никогда не составляли то, что можно было бы назвать «сердцевиной» социалистической экономики, точно так же, как нельзя сказать, что «сердцевину» рыночной экономики составляют не менее важные и распространенные факты владения государством некоторой долей ресурсов или его вмешательство в экономические вопросы. Однако степень, в которой параллельная экономика проникала в официальную экономику, была гораздо выше, чем степень вмешательства любого государства в рыночную экономику, даже в самых ярых случаях подобной «интервенции». Тот факт, что подобное проникновение параллельной экономики в официальную зачастую осуществлялось незаконными способами, привел к тому, что соответствующие явления было труднее заметить, но в то же время это приводило к возникновению конфликта с «основной системой», который был гораздо серьезней и который было гораздо труднее решить, не доводя дело до открытых столкновений, чем конфликт между рыночными силами и (по большей части) законным и открытым вмешательством государства в рыночную экономику.
