Через минуту брюнетка выдрала нарисованный мной портрет. К хмурому скуластому мужчине на рисунке шла стрелочка, и корявым почерком было написано: "ВАМПИР". А на задней стороне было пояснения: "Могу не узнать и не вспомнить. Крайне опасен! Не доверять и не брать сладости!". Дата. Подпись.
Я прыснула, но как оказалось, Ален совсем не шутила.
— Если что случится, покажешь мне вот это. А я сделаю еще одну копию копию себе, если вдруг забудешь ты. Так нас никому не обдурить!
— Вот светлая у тебя голова, — я обняла и расцеловала художницу. — Тогда свяжусь с тобой напрямую или через Мориса, но не раньше, чем через неделю. Надеюсь, этого хватит. Только пообещай, что не будешь никуда соваться и пытаться что-либо выяснить.
— И ты. Сиди как мышка.
— Постараюсь.
И в тот момент я была совершенно искренна.
Глава 6. Янтарь и хризантемы
Спустя уже несколько дней вся поднятая мной паника казалась глупой и бессмысленной. Да и Ален хороша. Вместо того, чтобы успокоить, она поддержала мой бред. Я сидела в какой-то халупе на самом краю Парижа, и круглые сутки слушала скандалы и страстные примирения семейной парочки, снимающей соседнюю комнату. Рисовать в таких условиях было невозможно, так что я целыми днями валялась на кровати с книгами. Преимущественно на вампирскую тематику.
Информации было немало, вот только ее реалистичность… После того, как Брэм Стокер красочно описал историю трансильванского графа в Англии, мода на вампиров стала повальной. Дошла она и до Франции, и теперь вампиров можно было выбирать на любой вкус: страшных и старых, томных и вечно юных, пугающих, и даже забавных. Качества им приписывали тоже весьма вольно. Кто-то умел превращаться в летучих мышей и летать, другие обладали способностями поскромнее, зато не боялись света… Но все это была беллетристика. Единственное упоминание о кровососах я нашла лишь в одной из газет — крестьянка утверждала, что погибшая соседка вставала из могилы по ночам и пила кровь её коров. Представить того элегантного господина, что встретился мне в доме Савара за подобным было сложно. Зато роль таинственного аристократа ему шла. И объясняла тягу к моей шее. Все же она как-то была посимпатичней коровьей.
В воскресенье, впервые за долгое время, я посетила воскресную службу. После переезда в Париж я подхватила вольнодумные настроения моих новых знакомых, и прежней своей религиозности стыдилась. Как теперь стыдилась отказа от своей веры. Но даже там, в храме, я не нашла покоя. В пугающе огромном соборе, так непохожем на маленький костел, где служил мой отец, было неуютно. А сами священники казались слишком важными, чтобы снизойти до маленькой меня, обуреваемой такими глупыми, никчемными страхами. Так что, отстояв молебен, я тихо ушла, не рискнув исповедаться.
