— Ну, пойдем, благословясь. Я первый, Козлов за мной, вы, Климов, за окнами смотрите, если с нами что, постарайтесь задержать их, опергруппа с минуты на минуту приедет.
Мартынов поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Она поддалась. Они с Козловым вошли на террасу.
Еще одна дверь, распахнута настежь.
Темнота дома таила неожиданную опасность. Мартынов шагнул в темную прихожую.
Климов стоял за деревом, внимательно вслушиваясь в тишину.
Где-то недалеко заурчал мотор автомобиля. Голос его ближе и ближе. На просеку ворвался грузовик. Люди с винтовками окружали дачу.
Горела лампа в столовой, ходили по комнатам чекисты. Никого. Ушел Собан.
В окна здания на Малой Лубянке пришел рассвет. Залил тусклым светом комнату, растворил желтизну электрической лампы.
— Сколько же один человек наврать может, немыслимое дело! — Мартынов встал из-за стола, подошел к печке, приложил ладони к темному кафелю. — Слушай, — продолжал он, — ты раз правду скажи, тебе же легче будет.
Арестованный сидел у стола, вжавшись в спинку огромного резного стула, затравленно глядел на Козлова и Данилова, устроившихся на диване.
— Поехали по порядку, — Мартынов подошел к нему, сел на край стола: — Имя?
— Ну, Петр.
— Отца как звали?
— Ну, Евсей.
— Ты что, извозчик — ну да ну. Говори толком. Петр Евсеевич. А фамилия?
— Бухин.
— Значит, Петр Евсеевич Бухин. И в машину ты попал случайно, ни в кого не стрелял?
Мартынов перегнулся через стол, достал из ящика маузер арестованного.
— Твой?
— А я откуда знаю?
— Ты же не дурак, вот показания разоружившего тебя военрука Климова. Сколько в нем патронов должно быть?
— Ну, десять.
— Так, — Мартынов вынул обойму, вытряхнул на стол шесть патронов.
— Теперь гляди. Видишь, патроны у тебя редкие. Пули в никелированной оболочке.
— Ну.
— А вот пуля из убитого милиционера на Патриарших, медиками извлечена, — Мартынов бросил на стол деформированный никелированный кусок металла. — А теперь… — он вскочил со стола, схватил арестованного за руку, — смотри.
На правой руке был выколот синий меч и имя: Степан.
— Так что, Степа, дальше нукать будем?
— Не докажешь… не докажешь, — заголосил арестованный.
— А чего мне тебе доказывать. Сам грамотный, декрет читал. Был взят с оружием в руках…
— Скажу я, что знаю, скажу… Только не стреляй ты меня… Я ж молодой совсем, двадцать лет… Жизни не видел…
— А те, кого вы грохнули вчера ночью, они жизнь видели? Моя бы власть…
Мартынов замолчал, побелел и опять отошел к печке.
— Ты, комиссар, запиши, что я сам, добровольно… Прими во внимание мое рабоче-крестьянское происхождение…
