Она оставила картину и приблизилась к окну. Большая часть дня была позади, серые тучи метались в полуденном небе, в непреодолимом страхе перед непогодой трепетали верхушки деревьев. Каким сумрачным предстало все вокруг, и что самое печальное, этот нерадостный пейзаж грозил задержаться до самого Рождества. Ей вдруг показалось, что она уже прежде была в этом месте, и эта минута, ею прожитая, повторилась. Схожее с нею происходило и раньше, но на этот раз все выглядело куда более доподлинно. Она смотрела на свои пальцы, которые почти не касались стекла, но оставляли при этом чуть заметные следы на прозрачной поверхности, сквозь которые на нее смотрели глаза, большие и такие дорогие ее сердцу. Это были глаза ее отца те самые минуты, когда он подолгу разговаривал, расточая всю свою добродетель на окружающих. Да, так красноречиво и с интересом мог говорить исключительно ее отец. Она больше не встречала подобного дара в людях, благодаря которому он так легко выражал свои мысли, описывал всю многогранность существования, думал, не задумываясь, и так просто это выходило. И такой его способности не нужна была сила власти или подчинения, напротив, он готов был многое отдать лишь потому, что таковым являлся. И объяснений больших этому она не искала. Это был лучший из всех существовавших и существующих ныне людей, которому суждено было покинуть сей мир преждевременно, задолго до назначенного часа. Но сейчас это уже не было тем безумным отчаянием больной девочки, которая утратила смысл жизни, потеряв близких и все, что было дорого ей. Это была глубокая скорбь человека страдавшего, но сохранившего тепло в своем сердце. Время не лечит раны и не притупляет боль, просто к ней привыкаешь, срастаешься и продолжаешь жить.
К ней долго не возвращались. Считанные минуты она была у окна, после чего решила вернуться к работе и закончить всеми начатое дело. Она поспешила к корзине, где принялась отбирать понравившиеся ей растения. Ей удалось справиться с дубовыми подоконниками и стенами галереи без посторонней помощи. Зеленый плющ и омела разбавили серые краски зала и были тем недостающим звеном в единой гармонии, с которым картины смотрелись по-новому, а образы казались мягче. Становилось холодно, и ей все чаще приходилось греть озябшие руки, отчего она дышала на ладони, тщательно растирая их между собой. Пора было покинуть зал с его неизменными, хранившими былую славу и почести героями, самое время ей проститься с нахлынувшими воспоминаниями о семье. Ее ожидало тепло кухни и живая болтовня миссис Глендовер. Она позволила себе проститься с бегущими облаками, которые так пленили ее своей непринужденностью, и вышла из зала.
