Тут-то и прозвенела мелодия мобильника. Странно, кто бы это мог потревожить? Ведь никому еще Шаров не сообщил номер своей сим-карты. Оказывается, оператор сети. Женский очень приятный голос предлагал новый тариф, включающий в себя розыгрыш ценных призов.
— Дядя Глеб, дайте посмотреть!
Виолетта выпросила мобильник, вертела его и так и сяк, пока не уронила в фасолевый суп.
— Ой, — огорченно сказала она, выуживая аппарат из тарелки. — Я его сейчас оближу.
— Ничего страшного, — успокоил Шаров девочку и протер мобильник носовым платком.
Не помогло. Дисплей сначала поблек, а потом и вовсе почернел. Виктория Павловна была в шоке. Даже впервые при нем шлепнула девочку. Виолетта заплакала.
— Да вы не ругайтесь, — Шаров стал успокаивать бабушку. — Аппарат у меня на гарантии. Завтра сдам в мастерскую.
Поблагодарив за вкусный суп, он скрылся в своей секции. В большой комнате на стене висел портрет молодой женщины, которая, казалось, с мягкой, доброй улыбкой наблюдает за ним. Мама… Она предчувствовала, что с ним будет «не все, как у людей». Портрет написал отец — давно, лет сорок назад — еще до рождения сына. Он не был профессиональным художником, но знакомые сошлись на том, что портрет выполнен очень удачно. Если б Шарову передался талант отца, то можно бы рискнуть изобразить Риту. Но не стоит и пытаться: что может быть лучше оригинала — живой прекрасной девушки, которая не хочет его замечать.
Маму такой, как она изображена на портрете, он не знал. Она осталась в памяти старенькой, седой и всегда озабоченной. Мама слегка расслаблялась только тогда, когда садилась за древнее черной полировки пианино. Сейчас Шарову ясно, что ее озабоченность была связана с думами о нем. Может, напрасно? Вырос нормальным мужчиной выше среднего роста, без видимых изъянов, живет неплохо, имеет работу, себя обеспечивает.
Он глянул в угол, на минуту зажмурил глаза, надеясь в воображении увидеть мать, сидящую за пианино. И вполне представил. Только звуков музыки не услышал. А меж тем крышка инструмента откинута. Как будто мама только что играла и на минутку вышла. Но это не так. Скорей всего, Виолетта заходила; он никогда не запирал дверь. Встал, подошел к пианино и, прежде чем закрыть крышку, прошелся по клавишам. Звуки получились чересчур громкими и беспорядочными. Хотя он, по старой памяти, хотел сыграть «Амурские волны» — вальс, который часто играла мама.
Через час, прихватив свежую газету, он спустился во двор. Малышни поубавилось, место в беседке заняли взрослые. Двое мужчин играли в шахматы, Шаров знал их. Но вовсе не из-за шахмат спустился сюда. По правде сказать, в шахматах он не был силён. Постоял с минуту для отвода глаз. «Без дела, мол. Вот и к вам от скуки подошел. А сейчас на скамейку сяду и газету почитаю».
