Но её мать была хорошей женщиной — женщиной, которая никогда не колебалась, которая никогда не отвергала больных или раненых людей, какими бы бедными они ни были, если они приходили на её порог на юге Фенхарру. Никогда.
Мать всегда была уверена в том, что она была одарена даром исцеления, в котором не было ни капельки магии. Говорила, что не виновата в том, что Сильба, Богиня Целителей, одарила её. И единственный раз, когда мать всё-таки отвергла человека с порога, был в день, когда адарланские солдаты окружили их дом. Вооружённые до зубов и с факелами в руках.
Они не удосужились выслушать, когда её мать объяснила, что её сила, как и Ирэн, уже исчезла несколько месяцев назад, вместе с остальной магией на земле, оставленной богами.
Нет, солдаты вообще не слушали. И ни один из тех исчезнувших богов, которых её мать и Ирэн умоляли о спасении.
Это был первый и последний раз, когда её мать забрала жизнь.
Ирэн всё еще могла видеть блеск скрытого кинжала в руке матери, всё еще чувствовать кровь этого солдата на её босых ногах, всё еще слышала, как её мать кричит ей бежать, всё еще чувствовала запах дыма, когда они сожгли её мать живьём, пока Ирэн плакала в Задубелом лесу.
Именно от матери Ирэн унаследовала стальную выдержку, но она никогда не думала, что эта сталь понадобится для того, чтобы оставаться вот здесь, утверждать, что эта лачуга — её дом.
Ирэн была так потеряна в мыслях и воспоминаниях, что не заметила человека, пока широкая рука не обернулась вокруг её талии.
— Мы были бы рады такому красивому лицу за своим столом, — сказал он, ухмыляясь ей улыбкой волка. Ирэн отступила, но он всё еще держал её, пытаясь усадить к себе на колени.
— У меня есть работа, — сказала она, так уверенно, как только могла. Она выпутывалась с таких ситуаций и раньше. Это давно уже перестало её пугать.
— Ты можешь поработать на мне, — сказал еще один из наёмников, высокий мужчина с изношенным лезвием, привязанным к спине. Стараясь быть как можно спокойнее, она отцепила пальцы наёмника от себя.
— Закрытие через сорок минут, — сказала она, отступив — насколько могла. Нельзя было раздражать мужчин, улыбающихся ей, как дикие собаки. — Могу я предложить вам что-нибудь еще?
— Что ты делаешь после работы? — спросил другой.
— Иду домой к своему мужу, — солгала она. Но они посмотрели на кольцо на её пальце — кольцо, которое было похоже на обручальное. Это принадлежало её матери, её бабушке, а до этого матери бабушки и всем великим женщинам рода Тауэрс. Все блестящие целители — и все стёрты из живой памяти.
