— Ты не посмеешь сделать это. Ты сама вернулась ко мне. Это тебе не отдых, эсклава. Ты не можешь возвращаться и уходить, когда тебе заблагорассудится. Ты принадлежишь мне, и я могу делать с тобой все, что пожелаю.
Ее рот приоткрылся, и она втянула судорожный вздох, но ее глаза пылали серебристым огнем.
— Не смей прикасаться ко мне. Я разрушу тебя.
Ах, проклятье, я был загублен. Я полностью и бесповоротно находился в ее власти, был влюблен в эту женщину.
Я сглотнул, подступивший к горлу сильный привкус вожделения, и пробормотал низким голосом:
— Слишком поздно, эсклава. Я полностью разрушен без надежды на спасение. — Цепляясь изо всех сил за последние проблески нежности, я прижался к ее лбу своим и глубоко вдохнул. — Я потерян. — В следующий момент нежность испарилась, будто ее и не было, на смену ей пришла острая потребность причинять боль.
В одно мгновение я набросился на Тесс, поднимая вверх. Ее руки схватились за мои, когда я с силой сжимал ее шелковистые волнистые волосы. Взгляд подернулся поволокой, идеальные розовые губы дрожали.
— Тебе и, правда, не следовало подталкивать меня к действиям. Я просил время. — Я жестко встряхнул ее, обдавая волной ярости оттого, что она стала причиной потери моего контроля. Контроль был моей слабостью — забери его у меня и последствия были поистине ужасающими. — Я сыт по горло борьбой. Теперь ты довольна?
Ее грудь резко приподнялась, и она втянула еще один несмелый вдох. Вспышка нерешительности отразилась в ее взгляде, прежде чем была поглощена сильным, обжигающим желанием.
— Да. Очень. Вот мужчина, к которому я вернулась. Единственный, кого я желаю, тот, что должен трахать меня.
Мой член дернулся, сдерживаемый эластичным материалом боксеров, испытывая болезненную нужду глубоко ворваться в ее тело. Я дернул ее к себе, облизывая губы. Я трахну ее со всей жестокостью. Я не желал быть покладистым. Я хотел быть диким.
Ее веки затрепетали и глаза закрылись, когда я жестоко обрушил свой рот на ее губы.
Она издала тихий вздох, когда я лизнул ее нижнюю губу своим жаждущим языком. Ее тело повиновалось моему прикосновению, уступая в притворном сражении, показывая мне, насколько она нуждается в этом — в жестокости.
Я отпрянул, отпуская ее волосы, но лишь для того, чтобы схватить за запястье. За то же запястье, на котором нанесена татуировка: решетка штрих-кода и взмывающий ввысь воробей. Одновременно гребаная насмешка над ее статусом рабыни и талисман свободы.
