смотрел куда идет и выглядел приятно.
Пусть топает нога, пусть глазыньки блестят.
Когда огромный свет накроет и раскрошит,
и расползется ткань, и кукольник, грустя,
добавит что-нибудь и сделает, что сможет.
Давай, родной, скользи, пока неуязвим,
все щупальца целы, не выдумана чумка,
нет слов для страшного, нет страшного вблизи,
лишь хищная детва блестит глазами в сумке.
2004
По кожистой, по складчатой земле.
То жёсткий пух, то плеши и короста
людей и света. Сны поют в игле
на всех полукилометроворостой.
В кривых природных впадинах вода,
в ней рыбы и утопленницы, сети,
там отраженья, что туда-сюда
из-под предметов, в движущемся свете,
пришедшем греть тяжелые бока
свернувшейся в большой клубок, незнАмой
но близкой твари. Горы, облака,
короста нас, и в каждой пОре - знамя.
2004
Для космонавтов риск сойти с ума
не просто вероятен. Мертвый Ньютон
их за ноги хватает, тащит в мать
сыру-землю, а в важную минуту
им прыгает на грудь, чтоб раздавить
и легкие, и сердце, и характер.
Пожалуй сбрендишь. Вспомни визави
с ним в детстве невесомом и о пакте:
ты не летаешь - он тебя не ест.
Забыл? Так почему же не летится? -
ни в космос, ни подалее от мест,
где мертвый Ньютон то и дело сниться.
2004
Имена свои поёшь,
но не знаешь песни,
горстью воздуха живёшь,
ничего не весишь.
Дымовая карусель,
цокот, свист и шелест -
вещь, приделанная всем
в верхней части тела,
позволяет видеть смерть
и различья в лицах,
позволяет посмотреть
и не убедиться.
2004
всё шире кружевная смерть
Потом к тебе придет Паук,
и после ряда ощущений
ужасных, проще скажем - мук,
ты превратишься в продолженье
блестящей нити, той, что он
из живота больного тянет,
большой такой Паук, с крестом,
мохнатый, с восемью ногами.
Всё шире кружевная смерть
в сверкающих, прозрачных линзах
росы, в свистящей пустоте
меж синим верхом, серым низом.
2004
И надо мной горит звериная луна.
Съедая пряных дев со шкурой и костями,
я слишком чувствую, что нас трудней узнать,
чем просто выдумать - с обличьем, новостями
житья-бытья, где есть и я. Так над костром
вдруг мнится человек из золотого дыма,
и манит - подойди, поговори. Потом
хлестнёт язык огня, и нет тебя, любимой.
Теперь ты тоже я.
2004
Рыдает деспот - выпит чай,
охрана ест сырое мясо,
а в небе гирями стучат
и массу складывают с массой.
"Не наш!" - так жирный космонавт,
уволенный за мощный цоколь,
рвёт крылья мухам, шлёт всех на,
и дО смерти глядит в бинокыль.
2004
