- Тебе плохо? Вилька, может, врача?
- Не надо, Минь, уже прошло. Лучше скажи… - я улыбнулся, - Тебе всю письку отрезали, или половину?
Мишка дёрнулся, испуганно посмотрев на меня.
- Нет, не отрезали, только кожу срезали, чтобы я был как будто обрезанный. Слава богу! – вздохнул он. Меня разбирал смех: - А зачем тебе писька, Минька?
- Как зачем? – удивился Мишка, - а писить?
- Ну, ты и так мог, как девчонка! – не унимался я.
- Ты что, не знаешь, зачем мальчику писька? – удивился Мишка.
- Не-а! - продолжал веселиться я. Между тем от смеха начала болеть грудь.
- Ладно, подрастёшь, поймёшь! – нахмурился Мишка, но, глянув на меня, улыбнулся:
- Да ты разыгрываешь меня!
- Ой, Минька, не смеши меня! больно делается!
- Вилька! – вдруг посерьёзнел Мишка, - Ты знаешь, когда я ждал в коридоре, видел стенд «Наши ветераны». Я не поверил. Там было написано: 1941-1945. Это что, война четыре года будет идти?
- Да, Мишка, закончится 9 мая 45 года.
- А мы где? В будущем?
- Не знаю, Минь, сам не пойму. Мы же должны быть взрослыми, а мы, как были детьми, так и остались. Я же не постарел?
- Нет, не постарел, только седой совсем.
- Ну, это ещё там, на войне, когда меня засыпало.
- Не совсем, Виль, тогда ты только наполовину был седой, теперь весь.
- Ну что же… зато живой!
- Да, и в будущем!
Я вздохнул, и грудь снова пронзила острая боль. Я закрыл глаза, застонал, сквозь веки увидел какое-то светлое пятно и открыл глаза.
Первое, что я увидел, это довольно яркая лампа под жестяным абажуром. Второе, это пожилой человек в белом халате, запятнаном кровью. На голове белая шапочка, с повязкой на лице.
- Ну и зачем ты проснулся? – ласково спросил он, - ещё ничего не кончилось! Только одну пулю извлекли. Думаешь, выдержишь? А сердечко? И морфия нет, придётся спирту дать. Машенька, видишь, пациент глазки открыл. Налей мальчику спирту…
Медсестра что-то развела в мензурке, приподняла мою голову повыше и сказала:
- Вдохни, и пей.
Я выпил, и у меня полезли глаза на лоб: для детского организма неразведённый спирт оказался немного крепок. Как ни пыталась Машенька напоить меня водой, я не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом всё исчезло.
И удивительных снов про будущее я больше не видел.
В следующий раз я проснулся в палатке. Это я понял по матерчатому потолку.
Болела голова. Но голова не очень, вот всё остальное тело ныло неслабо.
Хотелось глубоко вздохнуть, но мешала тугая повязка, и боль. Чем глубже я пытался вдохнуть, тем больнее становилось.
