Вилька и Мишка в тылу врага | страница 26



- Ещё не вызрел.

- Пока он вызреет, нас повесят! – разозлился мой друг.

- Почему повесят? – удивился я.

- Пулю на тебя даже я бы пожалел!

- Ну, ты, ясное дело… - пробормотал я.

- Ты ещё намекать будешь? – зашёлся в ярости Мишка.

- Да что ты привязался! Сам-то что думаешь?

- Сбежать… - Мишка замолк, потому что в умывальную зашёл какой-то офицер.

- О! Киндер! – он что-то залопотал по-своему, Мишка ответил, я постарался побыстрее исчезнуть, а то опять начнут спрашивать, отчего чистокровный немец разговаривает только по-русски.

-Ну что, киндеры, пошли в комендатуру. Будем решать вашу судьбу. Думаю, надо вас в тыл. Видите, как здесь опасно?

Мы уныло молчали. Отправят в немецкий тыл. Посадят за парту, будем учить немецкий… Бить будет нас местная пацанва, наверно! Ещё бы: один еврей, другой – русский! Лучше на фронте… Правильно Минька говорит, тикать надо при первой возможности.

Так я размышлял, пока Вольф вёл нас в знакомое здание. Правда, мы не узнавали вчерашние чистенькие улицы города: кто-то ночью здесь здорово насорил.

К тому же постоянно носились мотоциклы, слышались отрывистые команды. Явно искали подпольщиков, или партизан.

У меня даже заныло сердце: сейчас наловят невинного народу побольше, да расстреляют для устрашения. Даже если я признаюсь, что это я сделал, не поможет. Или не поверят, или расстреляют вместе со всеми. И Мишку тоже.

Но главный сюрприз меня ждал возле комендатуры. Я увидел выходящего Гнилова в форме абвера, или вермахта, кто их знает, в общем, в немецкой форме!

Я дёрнул Мишку за рукав и постарался скрыться за широкой спиной Вольфа.

К счастью наш старый знакомый здорово спешил, и даже не взглянул в нашу сторону.

А может и взглянул, но сделал вид, что не заметил.

Интересно, что он здесь делает? Помнится, обещал пасть смертью героя.

Мишка вопросительно глянул на меня, я приложил палец к губам: молчи!

Действительно, ещё неизвестно, может, он под прикрытием, разведчик. А если враг, то нам сразу крышка.

В кабинете нас встретил мужчина в форме лет сорока, или больше. Для моего возраста все, старше двадцати, а тои восемнадцати, мне казались взрослыми, или старыми.

Дядька вышел из-за стола и подошёл к нам, внимательно меня разглядывая.

Потом что-то спросил. Вместо меня ответил Вольф. Так они поговорили несколько минут. Потом Вольф спросил меня, кем работал мой отец. Я рассказал, что узнал у Мишки. Тогда фон Граббе, к моему удивлению, сказал Вольфу, что ему знаком мой отец. Он очень сожалел, что я позабыл родную речь. К тому же Вольф, как мне показалось, рассказал историю своего друга.