В бешеном исступлении, испытывая все нарастающий восторг, я раздавал удары направо и налево. Защита давно перешла в нападение. Саданув ниже солнечного сплетения рыжему Ваське из параллельного класса, я спешил выбрать новую жертву, но тут же был раздавлен чьей-то мощной тушей. Рамазанов, как дорожный каток, подмял под себя и принялся методично выколачивать дух. Хилые тумаки, которыми я беспорядочно сыпал по этому детине, были ему как слону дробинки. В отчаянии я схватил его за бока и впился пальцами чуть ниже подмышек, куда мог дотянуться в своем незавидном положении. Рамазанов конвульсивно задергался и завизжал, как баба. Я повалил его на бок и, сунув для верности кулаком в жирную харю, рванул в самую гущу битвы, где заметил Сашку.
Тот оседлал прыщавого Петьку, который был почти на голову выше моего друга, и отчаянно мутузил верзилу деревянной линейкой. Он каким-то чудом держался на Петькином загривке, как на необъезженном жеребце во время родео. Оторванный рукав Сашкиной рубахи трепыхался, словно знамя победы.
Воробей как раз замахнулся для нового удара, как случайный тычок в спину лишил Сашку его шаткого преимущества, и вот он уже лежал на полу, уворачиваясь от размашистых Петькиных затрещин.
Я шагнул на подмогу Воробью, но чья-то рука схватила меня сзади за шиворот. Не задумываясь, я развернулся и саданул со всего размаху по усатой роже. И тут же понял, что это рожа эта, не рожа вовсе, а лицо нашего учителя биологии — Василия Степановича. И лицо это было очень серьезным. Шея вся пошла красными пятнами. Рот Василия Степановича как-то уж очень широко открылся, и словно в замедленной съемке вырвался из этого рта низкий, гортанный вопль, больше похожий на рык разъяренного льва.
— А ну, всем стоять! Стоять, я сказал! — и мы остановились. Постепенно народ начал подниматься, отряхиваться и приводить себя в порядок. Я посмотрел на поле битвы. Оказалось, что драка растянулась на половину школьного коридора. За каких-то пять минут мелкая потасовка, центром которой был я, приняла масштабы стихийного бедствия.
Теперь все понуро стояли и слушали речь Василия Степановича о том, какие же мы мерзавцы. Однако мерзавцы эти, утолив жажду крови, переглядывались и улыбались друг другу. В эту минуту мы были в одной банде, все друг друга любили, и отчего-то безумно уважали. Я чувствовал нашу железобетонную сплоченность.
Биолог нес что-то про гуманность, человечность и разумность. Все слова слились в бесконечную нудную песню, которую мозг упорно отказывался переваривать. Наконец Василий Степанович иссяк, и все начали расходиться. Я хотел было отыскать Сашку, но огромная рука учителя вцепилась в мою выше локтя.
