— Чувствую, я буду приезжать сюда в выходные позавтракать.
— Круто. Может быть, я тебя как-нибудь здесь застану.
Мой мобильник начинает звонить, и, зная, что это кто-то из детей, я достаю его из сумочки.
— Мне нужно ответить. Это недолго.
Лукас кивает, и я подношу трубку к уху.
— Привет, дорогой, — произношу я с радостью.
— Привет, мамочка.
— Как у тебя дела? Вам с папой весело?
— Да. Мы посмотрели мультики, и Шарлен сделала мне макароны с сыром.
— Здорово. Твое любимое! — Ненавижу Шарлен.
— Ты вкуснее готовишь, мамочка. Можно я теперь поеду домой?
Сердце разрывается.
— Нет, любимый. Помнишь, мы говорили о том, что в эти выходные ты будешь ночевать в новом папином доме? Он привезет тебя домой в воскресенье.
Лукас хмурится и откидывается на спинку стула, вытянув длинные ноги под столом.
— Ладно… — Томми вздыхает в трубку. — А что ты делаешь, мамочка?
— Я сейчас ужинаю с другом, родной. Хорошенько повеселись с папой и Шарлен, ладно? Звони сразу, если захочешь со мной поболтать. Скоро увидимся. — Я едва могу выдавить из себя это «папа и Шарлен», разговаривая с собственным сыном.
— Хорошо, мамочка. Я по тебе скучаю.
Ох, милый мой малыш.
Я улыбаюсь и крепче сжимаю трубку.
— Я тоже по тебе скучаю и люблю тебя сильно-сильно. Спокойной ночи, зайчик.
— Спокойной ночи.
Я жду, пока он положит трубку и улыбаюсь Лукасу, убирая мобильник обратно в сумочку.
— Ему трудно понять, почему все вокруг вдруг так сильно изменилось, — поясняю я.
Он кивает, на его губах милая улыбка, в глазах нежность.
— Все понятно. Ты — хорошая мама. У тебя аж лицо засветилось, когда ты с ним разговаривала. Я в его возрасте мечтал о такой маме.
— Мои дети — моя жизнь, — замечаю я, подождав, пока отойдет официантка, которая принесла нам наш заказ, а затем отпиваю латте из своей чашки. — Надо же, ты был прав. Отличный кофе!
Ванильный латте с тростниковым сахаром вкусный до безобразия.
— Это мой любимый напиток, у меня даже ломка начинается, если я не выпиваю хотя бы один за день, — усмехается он.
Взяв в руки нож и вилку, я разрезаю свой сэндвич на маленькие кусочки, в то время как Лукас озадаченно, но увлеченно следит за моими действиями.
— Ты специально нарезаешь сэндвич, чтобы есть его приборами? — раздается в конце концов вопрос.
— Да, — отвечаю я, вилкой поднося кусочек ко рту.
Он смеется, рассматривая меня.
— Это… что-то новенькое. Можно спросить, зачем?
— Ты надо мной смеешься? — поддразниваю я. — Если уж тебе так интересно, то я с детства терпеть не могу откусывать или запихивать еду в рот целиком. Поэтому всегда ем вилкой.
