Глория изумленно уставилась на него.
— В Гармиш? Странно… Там у нас действительно есть маленькая вилла. Но она принадлежит мне. Ее подарил мне отец Андреа, когда я вышла замуж.
— А там никто не живет?
— Нет, она давно пустует. Это и впрямь подходящее местечко для скрывающегося контрабандиста. — Глория взглянула на него. — Дэв, что тебе известно о семействе Линори?
— Я ничего о них не знаю.
— Никто ничего не знает, никто ничего не говорит. Ни ты, ни Матильда, ни Карта… Что за странный дом? Что вы за странные люди? И что только мы здесь делаем — я, мой муж, ребенок?
Глория обняла Давиде. Положила голову ему на грудь.
— Помоги мне, я боюсь.
Давиде прижал ее к себе. Легонько погладил по щеке. Глория какое-то мгновение пристально смотрела ему в лицо, потом выбежала под непрекращающийся ливень.
Дорога, узкая и извилистая, километров двадцать карабкалась вверх между скал. Потом асфальт кончился и начался немощеный проселок, вскоре упершийся в каменную ограду монастыря.
Всю вторую половину дня монотонно и печально звонил не умолкая колокол. На рассвете умер старик настоятель, и гроб с его телом был выставлен в часовне, где на заупокойную службу собрались монахи. Солнце садилось в горах, и под галереями монастырского двора ветер разносил гулкое эхо мелодии «Аве Мария».
Давиде постучал в деревянную дверь последней кельи.
— Саверио Фило, открой!
Никакого ответа, Давиде постучал еще раз.
— Открой. Я приехал к тебе поговорить о твоем брате.
Потом вынул из кармана перстень, который ему дал Фило, опустил его в выдвижной ящичек на двери монаха-отшельника, служащий для раздачи пищи, и продвинул внутрь кельи.
Через несколько секунд дверь отворилась. Келья была погружена в полумрак. Сквозь маленькое окошечко под самым потолком, пробитое в наружной стене монастыря, проникали последние лучи заходящего солнца.
В уголке кельи Давиде увидел монаха, сидевшего на служившей ему ложем скамье. Он был с белой, как снег, бородой, в грязной, вытертой рясе, босиком. Его худые руки тряслись. Пальцы у него были длинные, костистые. Голос дрожал и прерывался.
— Ты назвал меня по имени, которое я старался позабыть. Теперь я монах Джилло, служитель Бога, — и никто и ничто более. А ты, показавший мне это кольцо, кто ты такой?
— Твоего брата нет в живых, его застрелил Джузеппе Карта. Но незадолго до смерти он успел рассказать мне, что ты решил себя тут заживо похоронить.
Монах с трудом поднялся на ноги.
— Я пришел сюда, чтобы родиться заново.
