Так, в нынешнем году мир узнал из газет, что в «виноградных зарослях своего монастыря» заживо сгорел монах Пантелеимон (площадь этого «монастыря», к слову сказать, — восемь локтей, самому же эримиту Пантелеимону исполнилось к тому времени семьдесят восемь лет). Нищие келлиоты часто трудятся на сборе плодов вдали от своих жилищ или отправляются еще далее для продажи рукоделия. Остающиеся же на месте часто хворают, а так как иные из них не могут по старости сами себя обслужить, то не проходит года без пожаров в густых кустарниках и громадных залежах хвороста, когда выгорает вся местность (отсюда и название ее — «Капсала»)[144]. Так принимают огненную смерть в убогих хижинах безвестные аристократы пустынножительства, о чьих подвигах знают лишь ближайшие соседи — птицы небесные да шакалы с лисами, изредка подбирающие обломки заплесневелых сухарей.
Однажды по поручению Священного Кинота (где я двадцать два года представлял Дионисиат) мне пришлось отбыть в одно место для неотложного следствия, и путь мой пролегал мимо этого скуднейшего из поселений. Стояла весна. По краткости расстояния и ввиду воскресного утра я отправился пешком. И уже на подходе к Капсале заслышал доносившуюся с дальнего конца горной тропы дивную мелодию и различил слова «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем и спаси мя, Едине Человеколюбче». Спустился пониже и замер, очарованный поистине ангельским пением, сливавшимся с ароматом сосен в юной зелени, но, как только отзвучали Блажени, а за ними тропари, кондаки и Трисвятое — все, что положено петь в это время, если не совершается Божественная литургия, — тотчас устремился вперед, желая видеть неведомого мне нового Кукузеля[145]. И в самом деле не ошибся сравнением! Ибо то был, как узналось позже, знаменитый протопсалт из Пирея, пелопоннесский уроженец Константин Захаропулос (впоследствии святогорский монах Каллист) — совсем еще молодой, лет тридцати, а по цветущему виду и крепкому сложению настоящий житель «счастливой Аркадии»[146]. Ревнуя по Богу, он оставил все и пришел на Афон, чтобы избрать жизнь нищего аскета. За бесценок приобрел у кириархальной обители убогую каливу и начал подвизаться там в тесноте, скудости и всяческих лишениях, хотя мог жить среди полного довольства в миру или, по крайней мере, в любой из богатых обителей Святой Горы. Проведя в этой каливе лет десять, отец Каллист скончался от отравления дикими травами, которые отваривал и ел за неимением хлеба.
