II
- Человек, Славка, – животное ритуальное. – продолжала Людмила уже в своем кабинете, - Собственно ритуал, а не труд, как мы обманываем детишек в школе, и делает человека человеком. Сам посмотри: все животные так или иначе трудятся. Муравей что - то всё время тащит, дятел долбит, навозный жук катит кусочек какашки. И так тысячи лет, но никакого роста по карьерной лестнице! А взять человека - даже если он все время что - то тащит, долбит или пинает, как говорится, говно, то его никто не назовет человеком, пока он не будет соблюдать РИ - ТУ - АЛ: ходить на выборы, раз в год покупать ёлку и всегда таскать с собой картонку с фотографией и пропиской – паспорт. Только тогда мы и назовём его Человеком!
Она захихикала мелким гнусавый смехом, махнула рюмку, крякнула и захрустела огурцом.
- Поэтому не успеешь ты родиться и первый раз пукнуть на белый свет, как становишься участником ритуала, который будет продолжаться всю твою жизнь и даже немного дольше, потому что как полноценный член общества ты обязан полежать денька три в гробу, а потом время от времени участвовать в поминках. Хотя есть и исключения, как ты видишь, некоторым приходится отрабатывать каждый день, даже несмотря на такую уважительную причину как смерть! - Людмила опять захихикала и опять налила.
- Ну, Славик, за ритуал! За то, что делает человека человеком! – и рюмка исчезла внутри её большого, дебелого тела.
III
Нам доподлинно неизвестно, хотел ли Славик стать полноценным членом общества, но его первый ритуал начался сразу же после рождения холодным январским утром в больнице Семашко на окраине Куйбышева, как в годы застоя называли Самару. Как и говорила Людмила, Славик не успел ещё пукнуть, а врач уже записала его вес и рост, и скоренько в коридоре роддома была вывешена мятая бумажка, и отец побежал покупать голубую ленточку, не розовую и не полосатую, а именно голубую - как символ новорожденного военнообязанного, которая давно уже была пошита для такого случая на текстильной фабрике «Красная заря», располагающейся на другом конце города.
Через пару дней Славика, крест - накрест перевязанного той самой голубой лентой, вынесли в приёмник. Счастливый отец неуклюже сунул медсестре – здоровой краснощёкой бабе в белом халате - мятый полтинник, осторожно взял спелёнатый кулёк, смущаясь поцеловал жену, шедшую где - то позади медсестры, как будто она – мать была тут ни при чём, и они втроём вышли на улицу, в снег, в желтое такси с чёрными шашечками, в новую для всех них жизнь.
