бедования. Каждодневно тяжкой тяготой наваливалась на батраковских
коммунистов людская вера в их силу, способную вызволить всех из беды. И когда
кто‐нибудь, получивший отказ, выкрикивал Лиде в лицо матерщину, она не
испытывала ни страха, ни отвращения, только с болью ощущала за этим криком
отчаянье неоправдавшейся веры.
Мало что мог сделать для людей исполком. Но он делал все, что мог, он
сделал главное: советская власть здесь была нерушима. Да, это главное! Бухарин
после Брестского мира в панике заявил, что советская власть теперь стала чисто
формальной и что можно пойти на ее утрату. Ильич яростно обрушился на
Бухарина и назвал его высказывание странным и чудовищным...
Может быть, советская власть еще не раз отступит. Отступит ‐ но не сдастся!..
И, в конце концов, она оправдает веру народа
...Выйдя из исполкома, Лида задохнулась. Белая муть ‚с заунывным свистом
плыла вдоль улицы. Сугробы порывались ввысь. Казалось, дорога движется
навстречу непрерывной лентой и бесполезно идти по ней, потому что она потащит
назад.
Снежная пыль колола лоб, щеки , нос, и куда бы ни приходились уколы, они
болью отдавались в висках. Пробирала дрожь, но хотелось остановиться. Пусть
уносит назад, лишь бы не напрягаться, лишь бы найти какой угодно покой.
Дома лежит в сыпняке Осип Петрович. Каждое утро Елена Ивановна
прогоняла его искать работу, добывать продукты. Вялый, нерешительный, несамостоятельный, он покорно уходил, сутуля широкую спину, чтобы вечером
вернуться ни с чем. И принес он в дом только сыпной тиф.
...Тридцать изб надо пройти от исполкома до дому, Сколько она прошла?
Десять? Где же кончается эта движущаяся дорога, где же останавливается она?
Лида закрыла глаза и увидела красные круги, как будто кто надавил на веки, и услышала, как пробивается в памяти наивная мелодия стихов Саши Черного, которые прежде всегда приходили На ум в безысходные минуты:
Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет, так ведь были, ведь были ж на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ.
И сама не замечала как эти мягкие, утешающие стихи бормочет с
ожесточением, подаваясь вперед с каждым слогом. Из сеней Лида пошла прямо к
печи, привалилась к горячей стенке, загнанно, мелкими вдохами вбирая теплый
воздух избы.
В кутном углу, самом отдаленном от входа, лежал Осип Петрович.
Вытянувшись в рост на подстилке, он казался громадным под кучей тряпья, служившего одеялом.
