. Кроме того, она сама отбирала преподавателей для школы, считая, что великими балетными педагогами, как и великими танцовщиками, становятся по призванию, а не по образованию.
25 августа 1955 года настал черед Рудольфа предстать перед экспертным советом училища, сохраняющим двухсотлетние традиции. Присущий ему талант был лишь одним из множества принимавшихся в расчет соображений. Рост, пропорции, растяжка, гибкость, лицо, ноги — все предстояло измерить и оценить. Начальный возраст большинства учеников составлял девять-десять лет, и хотя некоторых зачисляли в двенадцать — тринадцать, мало кто приступал к обучению позже. Но поскольку во время войны рождаемость снизилась, порой делали исключения, но лишь для очень одаренных. В день просмотра единственной убежденной в выдающемся таланте Рудольфа личностью был сам Рудольф.
Точно так же, как членство в партии было для его отца выходом из тупика жизни в Асапове, для Рудольфа сейчас прием в школу был билетом на выезд из Уфы. Пусть отец его этого не признавал, но прием в школу давал статус и привилегии, недоступные большинству граждан России. Не менее важным было для Рудольфа и то, что балетная подготовка и отдых на каникулах шли за счет государства.
Рудольфа вместе с группой мальчиков из Латвии просматривала Вера Костровицкая, «сторожевая овчарка», назначенная самой Вагановой. Высокая, длиннорукая и длинноногая, с элегантной осанкой и гладкой прической, она славилась своей строгостью. Похвала редко слетала с ее губ.
Костровицкая называла различные экзерсисы и комбинации, а Рудольф демонстрировал свою музыкальность, гибкость, прирожденную выразительность. Он показал, как высоко может прыгать, как быстро вращается, как хорошо понимает словарь балета. Было ясно, что он может говорить на этом языке, причем говорить своим собственным, страстным голосом, но не знает пока основ этой «грамматики». Его вращения были не слишком скоординированными, прыжкам недоставало грации, а линиям — утонченности. Обучаясь танцевать путем подражания, Рудольф приобрел, по своему собственному признанию, «мягкий, текучий» стиль, который нельзя было назвать естественным выражением уверенной техники.
Наконец Костровицкая вынесла свой знаменитый ныне вердикт: «Молодой человек, либо вы станете блестящим танцовщиком, либо потерпите полный крах. — Здесь она сделала паузу, как бы взвешивая каждое слово. — Скорее всего, полный крах!» Рудольф понял, что это не столько отказ, сколько вызов, предупреждение, что перед ним лишь при условии его стараний открывается большая карьера. Вероятней всего, Костровицкая предположила, что у Рудольфа не хватит на это духу. И все-таки, бросив ему в лицо эту перчатку, она сделала ставку на талант и приняла в школу. Учитывая его проблему с техникой, Рудольфа определили в шестой класс для четырнадцатилетних мальчиков, который вел Валентин Шелков. Вскоре башкирское Министерство культуры назначило ему стипендию и перечислило в Ленинград деньги на проживание и питание. Все остальное теперь зависело от него.
