Высокая, тонкая, статная, с коротко стриженными светло-каштановыми волосами, Елена Войтович была очень сдержанной, и многие по ошибке считали ее высокомерной. Но в классе она оживала, демонстрируя свою энергичность и ум. Самым необычным ее достоинством был до сих пор исполняемый ею мощный прыжок. Требуя от всех учеников образцового исполнения, она хотела, чтобы они танцевали не просто хорошо, а с тем совершенством, которое давало бы право выступать на уфимской сцене. «За пределами класса она была очень доброй, — говорит бывшая ученица, позже сдружившаяся с Войтович, — но в классе мы ее побаивались. Если она говорила что-то, а ты пропускал мимо ушей, переспрашивать никто не осмеливался».
Рудольфу никогда не приходилось переспрашивать. Он следил за указаниями Войтович с таким жадным вниманием, что, казалось, «живет в танце», по словам другой его одноклассницы. Исполняя народные, характерные танцы>2 или балетные комбинации, двенадцатилетний Рудольф выделялся, умудряясь каким-то образом завоевывать в аудитории определенный авторитет, чего ему не удавалось на школьном дворе. «Во Дворце пионеров у него не было близких друзей, — говорит Ирина Климова, которая сегодня обучает танцу в бывшем Доме пионеров неподалеку от того, где занималась вместе с Рудольфом, — но никто его не дразнил и никто не сомневался, что он самый лучший». Климова была на пять лет младше Рудольфа и видела в нем образец для подражания. Они вместе исполняли русский танец, и она вспоминает, как восхищалась его способностью нести ее на плече и одновременно кружиться. Среди юных пионеров просьба звезды класса помочь ему снять башмаки почиталась за честь, и даже сегодня, почти через полвека, Климова помнит, как для одного танца готовила Рудольфу букет бумажных цветов.
Первую ведущую балетную роль Рудольф исполнил в «Волшебных куклах». Войтович поставила этот балет специально для демонстрации его искусства партнера. Одетый в белые панталоны и накрахмаленную белую курточку Рудольф танцевал со Светой Башиевой, поднимающейся на пуанты. Восхищенная восприимчивостью своего ученика, Войтович не только особо опекала его в классе, но вскоре, подобно Анне Удальцовой, стала приглашать домой, угощать чаем и рассказывать о своей жизни.
Вдобавок Рудольф попал под крыло Ирины Александровны Ворониной, еще одной изгнанницы из Санкт-Петербурга, которая аккомпанировала в классах Дворца пионеров, где он занимался. Излучавшая материнскую теплоту Ирина Воронина, работавшая также концертмейстером в Уфимском театре, обычно обязательно называла композитора каждой исполняемой ею пьесы. Музыкальный слух Рудольфа сразу привлек ее внимание, а он в свою очередь сообразил, что она многому может его научить, в том числе игре на пианино, учиться которой ему запрещал отец. Днем Рудольф забегал на чай и Воронина учила его играть на фортепиано простые мелодии. И Воронина, и Войтович получали особое удовольствие от дневных визитов Рудольфа, отчасти напоминавших им в жалких уфимских квартирках санкт-Санкт-Петербургские салоны времен их юности. Единомышленницы Воронина, Войтович и Удальцова — троица менторов женского пола — разделяли не только веру Рудольфа в себя, но и его решимость раскрыть свой талант. Столь же важно, что они внушили ему ощущение принадлежности к миру балета и видение своего будущего. При такой упрямой целеустремленности он все равно преуспел бы, несмотря на все трудности, но, как всякий начинающий художник, нуждался в подтверждении со стороны старших, что его труды ненапрасны.
