— Почему ты вызвался пойти со мной? — спросила она, наблюдая за тем, как с каждым шагом ее стоптанные кеды становились все более пыльными.
Холден пожал плечами.
— Очень д-д-долго сидел, э-э, в м-м-машине.
— Да. Там было тесновато.
Солнце жгло шею, и она почувствовала, как от уха по горлу стекла большая капля пота.
— Жарко сегодня, — сказала она.
— Ага.
— А ты неразговорчив.
— Т-т-ты бы тоже б-была т-т-такой, если бы з-з-заикалась.
— Я думала, ты просто запинаешься.
— З-з-заикаюсь.
— А. Ты не против поговорить?
— С тобой — нет.
Ее щеки вспыхнули от удовольствия. Гризельда редко чувствовала себя особенной и важной, и слова Холдена показались ей бесценными. Ей хотелось еще.
— Почему? Во мне нет ничего особенного.
— Ты, э-э, н-н-не злая.
— Откуда ты знаешь? — спросила она, повернувшись и с ухмылкой глядя на него. — Может быть, я сначала вся такая милая, а потом нападаю.
— Н-н-нет. Я знаю людей. Ты не злая, и ты очень к-к-красивая.
Красивая? Красивая! Совершенно не привыкшая к комплиментам, она всем своим существом потянулась к этому слову, как подсолнухи поворачиваются к солнцу.
— Спасибо.
— Это правда.
— Эй, ты только что говорил без запинки, — сказала она, улыбнувшись ему.
— Становится л-л-лучше, когда я не не в своей тарелке.
— Итак, — спросила она, все больше удивляясь этому мальчику, который в одиночку справился с Билли и, теперь проявляет такую слабость по отношению к ней. — Где ты был до Филлманов?
— В д-д-другой приемной семье.
— Ничего не вышло?
— Они б-б-были п-п-пьяницами.
Гризельда кивнула. У ее предыдущих приемных родителей тоже были проблемы из-за злоупотребления наркотическими веществами. Ей всегда казалось странным, что ее забрали из квартиры матери, чтобы поселить в новом доме с похожими проблемами. Когда социальный работник нагрянул к ним без предупреждения и изучил ситуацию, Гризельду перевели к Фриллманам.
— Они били тебя, да?
Рука Холдена инстинктивно дернулась к глазу, который теперь стал менее фиолетовым и более зеленовато-желтым. Он не ответил, только при следующем шаге пнул ногой землю, подняв облако светло-коричневой пыли.
— Твои родители в тюрьме? — спросила она.
Он метнул в нее свирепый, яростный взгляд.
— Н-н-нет. Кон-нечно же, н-н-нет!
— Ой, — сказала она, жалея, что задала вопрос, от которого он стал заикаться намного сильнее.
— Я спросила только потому, что моя мама, скорее всего, в тюрьме. Наверное. Я не знаю. Я пять лет ее не видела. Когда моя бабушка умерла, у меня никого не осталось, поэтому меня определили в первую приемную семью.
