Все это время, пока мы знакомились, разговаривали, обедали, траулер продолжает жить своей жизнью. Одни заступают на вахту, другие уходят отдыхать.
Судно требует хозяев к себе. И как бы они ни были гостеприимны, нам становится неловко.
Мы привыкли знать, что нужны судну, чувствовать свое место на нем. Не дай бог, разыграется волна, и езди тогда пассажиром, ожидая у моря погоды.
Наш старпом уходит в радиорубку, и через десять минут спикер разносит по судну его знакомый голос:
— «Есенинцам» приготовиться к отправке домой!
Ныряя на волнах, показывается наша скорлупка, управляемая твердой рукой Володи Шагина.
В последний раз обнимаемся с калининградцами, один за другим перешагиваем через борт и по раскачивающемуся штормтрапу спускаемся в пляшущую под ногами шлюпку.
Прощай, «Лев Толстой»! Посоветоваться с классиком всегда полезно.
Идет шестая неделя промысла. Времени остается мало, а груз едва перевалил за триста тонн. Надо наверстывать. Мы с Катериновым так привыкли к рулю, выборки, повторяющиеся через каждые три часа, до того однообразны, что кажется, дай нам курс — и мы обошлись бы теперь без штурманов.
Капитан, уверовав в нашу квалификацию, разрешил нам не только курить, но и сидеть за рулем. Это, конечно, противоречит требованиям устава, но ведь устав запрещает и стоять на руле больше четырех часов в сутки…
Усядешься на дощечку, как птица на шесток, закуришь и глядишь себе на море.
Как-то за обедом в кают-компании Корев расхвастался — учитесь, дескать, ловить, пока я жив. Два подъема подряд весили по шесть тонн, и оба пришлись на его вахту.
Самолюбие Шагина было задето, и между ними началось соперничество. Обраставшее взаимными издевками, пари, прогнозами и приметами, оно ожесточалось день ото дня и затянуло в конце концов даже Жору Дзигана, который вначале лишь подначивал соперников, наслаждаясь лицезрением чужих страстей.
Как в любом соревновании, у каждого штурмана вскоре появились и свои болельщики. Стоило Кореву заступить на вахту, как в рубку являлись двадцатисемилетний белозубый красавец Виля Лагин — инженер-наставник по добыче, а за ним лысеющий, добродушно-начальственный инспектор по кадрам в мягких домашних туфлях. В присутствии внимающих поклонников старпом становился разговорчивей, в бесчисленных историях, то жестоких, то глубокомысленных, то комических, то неожиданно печальных, раскрывал перед ними свое понимание жизни.
Наукой беспощадности назвал бы я эти рассказы, шла ли в них речь об офицерской чести или чудачествах преподавателя астрономии, выходках курсантов, озлобленных жестокой дисциплиной, или прихотях любви. Беспощадности к слабостям своим и чужим.
