Над палубой заходит чайка. Планирует против ветра и, выпустив цепкое шасси, приземляется точно на нос корабля. Склонив голову набок, она одним глазом глядит на воду, другим — на палубу. С такой высоты глубоко просматривается бирюзовая толща океанской воды, и трудиться не надо — едешь себе и едешь.
Вот что-то заинтересовало чайку, и она, сорвавшись с носа, круто отваливает влево. Проходит несколько секунд, и птица появляется с рыбешкой в клюве. Проглотив в воздухе добычу, усаживается на прежнее место и, склонив голову, снова принимается наблюдать одним глазом за морем, другим — за палубой. Остроте ее зрения позавидует любой впередсмотрящий.
Из всех динамиков грянула музыка. Молодец Прокофьич, решил отметить нашу встречу с океаном.
Уходит, окутываясь дымкой, незнакомый берег. Яркое солнце покачивается на синем небе. Белая чайка застыла на фоне бесконечной океанской дали. И, подчиняясь каждому движению руки, стремительно и ровно втягивается в нее корабль.
Миль за триста к северо-западу от Оркнейских островов торчит в океане похожая на корабль скала Роккол. Мы долго провожаем ее глазами — до конца промысла целых два месяца не видать нам больше земной тверди.
И что такого в этом голом куске земли? А вот поди ж ты, когда он скрывается из виду, лица у всех становятся мрачными.
В рубке снова тишина. Мы теперь один на один с океаном. Каждый час, каждая миля теперь приближает тот миг, ради которого построен наш корабль со всей его техникой, ради которого учились тралмастера и механики, к которому столько готовились матросы и мотористы, час, когда мы запустим в океанскую утробу капроновую лапу трала. И только тогда станет ясно, чего мы стоим и на что мы способны. Словом, до сих пор была только присказка, а сказка-то вся впереди…
Вряд ли узнали бы сейчас в Петре Геннадиевиче командира современного океанского траулера читатели иллюстрированных журналов: залатанные брюки, заправленные в кирзовые сапоги, видавшая виды хлопчатобумажная куртка, серая кепка в полоску. Прораб на строительстве, да и только. Он и распоряжается, и ходит по рубке, и даже бранится как мастеровой.
Закурил, встал около иллюминатора и глядит на море.
Теперь его можно увидеть в этой позе и утром до подъема, и днем, и ночью. Перед рассветом, когда особенно хочется спать, щелкнет вдруг дверная ручка — одна из дверей капитанской каюты ведет прямо в рубку, прогремят по линолеуму сапоги.
— Доброе утро!
И вот он опять у иллюминатора. Стоит. Смотрит на море. Молчит.
